Дело Пасько: день двадцать третий (21 августа)

Девятнадцатого августа исполнилось ровно десять лет со дня начала путча. Тяжелые мысли мучили меня в этот день. Я ведь помню, словно это было вчера – Ельцин на танке, площадь, залитая народом. И все, в едином порыве скандируют: «Россия! Россия! Россия!». Десять лет прошло. И опять всё надо начинать заново.

Этот рекордный судебный день начался как обычно – ровно в 10.00. Меня потрясло то обстоятельство, что пришло сразу шесть (6!) свидетелей. То не было ни гроша, то вдруг – алтын. Первым в зал судебного заседания зашел Равиль Сангишев, заместитель командира технической ракетной базы. Скуластый, смуглый, невысокого росточка. Словом, друг степей – татарин. От Григория я уже знал, что Сангишев родился на этой ракетной базе, служил срочную службу там же, потом получил какое-то образование и вновь вернулся тянуть лямку на эту же ракетную базу. Образцовый манкурт. Свидетелей вызывали одного за другим. Томительно тянулось время. Судейская бригада вышла из зала в половине седьмого. Адвокаты выглядели – краше в гроб кладут. Сказывается напряжение судебного марафона. И только похудевший, осунувшийся Григорий смог дать мне комментарий. Да еще Александр Ткаченко, набравшийся сил в солнечной Норвегии. Вот что рассказал Григорий:

— В 97-ом году я приехал на ракетную базу вместе с адмиралом Моисеенко. Сангишев в ту пору был старшим инженером. Сразу же после нашего отъезда он написал на меня донос в ФСБ – приезжал Пасько, интересовался военными секретами. Этот донос есть в материалах дела. Есть в этих материалах несколько протоколов его допросов, причем на вопросы следователя ФСБ он отвечал одно, а когда у нас была очная ставка, он излагал прямо противоположное. Когда его показания увидел следователь Егоркин, он через двадцать минут после нашей очной ставки вызвал Сангишева и передопросил его. И Равиль опять дал совершенно иные показания. А тут, в суде, он рассказал, что видел у меня вопросник, что я ему пояснил – этот вопросник я получил в Гринпис. И что я якобы расспрашивал его о количестве баллистических ракет на базе. Но когда адвокаты ему стали задавать вопросы, он стал отвечать менее уверенно, а когда я дал свои пояснения, Сангишев сказал – да, всё это было именно так. Повторилось всё то, что было на предварительном следствии. Равиль признался – Пасько ничего бы не смог у меня выведать, потому что я сам ничего не знаю!

Потом были допрошены представители таможни Хрусталёв и Рекунов. Именно Хрусталёв тормознул меня в аэропорту, мол у вас секретные материалы. Он пояснил суду, что я спросил у Пасько есть ли у него документы, и Пасько мне их представил, я оформил их официальное изъятие. А вот о том, что они позже были признаны несекретными, ему никто не сообщал. Из допроса этого чиновничка стало ясно – когда станут искать козла опущения, он им станет непременно.

Потом пришла очередь таможенника Рекунова. Этот был краток. Был свидетелем, как сотрудники ФСБ изымали документы Пасько со склада таможни.

Очень поучителен был допрос представителя ФСБ из города Артёма Ширшова. Он показал, что по указанию своего руководства дал приказ провести обыск всех пассажиров, вылетавших рейсом на Ниигату. Мою фамилию он при этом не произносил. Хотя допрошенный до этого таможенник Николаев сказал прямо – именно Ширшов приказал изъять у Пасько документы. Адвокаты несколько раз задавали этому гебешнику вопрос – по чьей инициативе происходило изъятие, и он каждый раз отвечал – я никому ничего не приказывал, таможенники делали все по своей инициативе. Они могли бы моих советов и не слушать. Словом, послушаешь этих горлохватов – ну просто агнцы божьи! Ширшов невольно проговорился – при досмотре моих вещей они в конверт, который опечатывали без меня могли засунуть все, что угодно.

После этого орла наступила очередь еще двух офицеров ФСБ. Олега Алексеева и Сергея Позднякова. Суд представил Алексееву на опознание материалы, которые он признал, как изъятые у меня на квартире. И тут наступил момент истины. Адвокат Анатолий Пышкин попросил его найти эти документы, якобы изъятые у меня на квартире, в описи, которую он сам же и подписывал. И этот орелик минут двадцать лежал на судейском столе, повернув к нам свою жирную ж…., что-то бормотал, что-то изредка выкрикивал. И не нашел этих документов! Его спросили – как же такое могло произойти? Он потупил наглые глазки. После допроса Алексеева и Позднякова стало совершенно ясно, что протокол обыска нужно исключать из доказательств, полученных законным путем. Не свистит он ни под одну статью УПК.

Писателя, общественного защитника Александра Ткаченко я застукал в кафе рядом со зданием суда, когда он приступил к поеданию шашлыка. Но он даже в этой ситуации не отказал мне в комментарии:

— Сегодня был знаменательный день. При допросе свидетелей адвокаты вскрыли массу потрясающих деталей, которые ставят крест на деле Пасько. Все, что якобы было изъято на квартире у Григория Пасько, оказалось туфтой. Всё это называется одним словом – преступление. Гэбня подсунула Григорию документы, из которых потом лепила обвинение. А мы еще поражались – откуда в деле столько подлинников, если, как уверяют следователи, Пасько передал их японцам? Сейчас вся эта тупорылая братия занята только одним — –как избежать ответственности. Все они твердят – я только выполнял разовые поручения. Они напоминают тараканов, которых побрызгали дихлофосом.

На Нюрнбергском процессе все нацистские преступники твердили – я только выполнял приказы фюрера.