Кабинет Завдугаева находится всего лишь в 15 километрах вверх по этой дороге, в том самом городке, найти который можно на редких картах, и ему, видно, не хватает прохладного ветерка кондиционера, из тех, что выделяются каждому сотруднику администрации Железногорска в это время года, когда летнее солнце нещадно печет над широкими сибирскими равнинами.

Завдугаев работает главным специалистом по связям с общественностью в администрации Железногорска — также известного, хотя и немногим, как Красноярск-26 — в котором расположен один из трех до сих пор работающих в России плутониевых реакторов, а также примерно три тысячи тонн высокорадиоактивного отработанного ядерного топлива (ОЯТ), сгруженного в подземном хранилище РТ-2. Но руководители города, с которыми работает Завдугаев, с нетерпением предвкушают ввоз еще большего количества ОЯТ иностранного и отечественного производства, чтобы заполнить им будущее хранилище ядерных отходов вместимостью минимум в 20 тонн, строительство которого правительство планирует вскоре начать в регионе.

Совокупность всех этих планов и текущей деятельности и превратила Железногорский Горно-химический комбинат (ГХК) в предмет ожесточенных споров между государством и экологами, не только об импорте ОЯТ, но и о его возможном захоронении на территории Красноярского края.

Планы по импорту ОЯТ, так рьяно защищаемые комбинатом, также послужили причиной явного нарушения принципов демократии 1 июля этого года, когда Красноярский краевой суд фактически встал на сторону местной избирательной комиссии, ранее запретившей всенародное обсуждение вопроса о ввозе иностранного ОЯТ на территорию Красноярского края в региональном референдуме, на проведение которого активисты края собрали тысячи подписей. Суд переложил ответственность за ОЯТ на плечи Москвы, заявив, что эта проблема выходит за рамки компетенции суда и решается только на уровне федеральных властей.

Непримиримые противоречия
Понятно, что, учитывая все эти обстоятельства, между Завдугаевым, горячим сторонником импорта иностранных отходов и планируемого строительства могильника для ОЯТ, и экологами, организовавшими в начале этого месяца палаточный лагерь протеста, не возникло особенно большой симпатии, когда протестующие пригласили его в лагерь для беседы.

«По мне, так это вовсе не экологический протест», — откровенно сказал он корреспонденту Bellona Web по поводу лагеря.

Окинув равнодушно-скучающим взглядом вывешенные экологами плакаты и прилегающее к лагерю шоссе, по которому, издавая протяжные гудки в поддержку протеста, проезжали машины местных жителей, Завдугаев сказал, что съезд протестующих — это не что иное, как просто «возможность для группки юнцов поехать в лес, расслабиться, повеселиться. И никто из них понятия не имеет, чем мы занимаемся у нас в Железногорске — и я готов поспорить, что даже один из десяти из них не мог бы объяснить, что такое ОЯТ».

«Они все думают, что жизнь [в Железногорске] ужасна, что город просто светится от радиации, но здесь один из самых высоких уровней жизни, который только можно найти в России», — добавил он. «Нет преступности, можно не боясь выйти ночью на улицу, в магазинах такой выбор продуктов, который даже не сравнить с тем, что можно купить во всех этих соседних селах».

Многим собравшимся в палаточном городке протеста и в самом деле хотелось бы поближе посмотреть на то, что происходит в Железногорске и как протекает там жизнь, но оформление пропуска для въезда в город для российских граждан, не живущих в нем, занимает несколько дней, а для иностранцев — полтора месяца. Корреспондент Bellona Web, по приглашению Завдугаева, планирует отправить необходимые документы для оформления разрешения на посещение Железногорска.

Но даже если приезжий имеет на руках законный пропуск, говорят посещавшие Железногорск журналисты и активисты-экологи, на всем протяжении визита его всюду неотступно сопровождают официальные представители ГХК, которые показывают ему более приятную для глаз сторону жизни города, уже имеющего плутониевый реактор, упрашивающего Москву прислать еще ядерных отходов и являющего собой один из самых экологически опасных радиоактивных объектов в России и постоянный источник загрязнения для сибирской реки Енисей.

Тем не менее, Завдугаев повторяет все ту же набившую оскомину «народную мудрость» про российские закрытые городки, про их пропускные режимы и колючую проволоку, отгораживающую территорию от нежелательных личностей, про достойное финансирование, идущее из Москвы, и неизменные военные патрули, про чистоту и безопасность на улицах и щедрые запасы продуктов в магазинах — и про то, что все это лишь справедливое вознаграждение за необходимость жить на пороховой бочке потенциальной Хиросимы.

Здоровье закрытого города

Павел Морозов, 73-летний пресс-секретарь Железногорского Горно-химического комбината — подвижный и бодрый, несмотря на свой возраст и несколько плотное телосложение — сказал, что он «не мог бы и представить себе более полезной для здоровья местности, чем та, в которой он живет».

«У нас здесь есть деревья, свежий воздух, рыбалка на Енисее, настоящий лес — здоровья хоть отбавляй», — сказал Морозов корреспонденту Bellona Web во время визита в палаточный лагерь экологов, в гости к которым он приехал вместе с Завдугаевым.

Демонстрируя свою крепкую физическую форму, он попросил одного из стоящих тут же участников беседы потрогать его бицепс. Затем он вытащил из кармана свою медицинскую карту — небольшую книжицу с записями результатов всех проверок на уровень радиационного облучения, которые периодически должен пройти каждый работник комбината. Если доктор оставит в медицинской карте неутешительную запись после очередного осмотра, можно считать, что сотрудник только что потерял работу. Морозов, впрочем, не смог предоставить статистику о том, сколько работников ГХК ежегодно получают увольнение после прохождения медицинских осмотров в связи с обнаружением радиационного заражения.

«Видите», — сказал он, указывая пальцем в какую-то запись в своей медицинской карте. «Я здоров. Я проработал на ГХК больше 20 лет, и со мной совершенно все в порядке». Морозов подошел к ближайшему дереву, ухватился за сук и несколько раз подтянулся на руках. Повторив упражнение четыре раза, он сказал, спрыгнув на землю и стряхнув грязь с ладоней: «Здесь, в Железногорске, ваше здоровье не в большей, а то и в меньшей опасности, чем где-либо еще. И я тому живое доказательство».

Тайные походы по врачам
Однако как же обстоит дело с рядовыми работниками комбината, теми, которые — в отличие от пресс-секретарей и бюрократов, сидящих от девяти до пяти в кабинетах — должны каждый день работать непосредственно с образовавшимися реакторе плутониевыми отходами, разгружать прибывающие на территорию комбината вагоны с ОЯТ, проводить различные операции с радиоактивными материалами?

Несколько врачей из Сосновоборска и Красноярска, давшие интервью корреспонденту Bellona Web при условии, что их имена останутся неназванными, сказали, что им приходится регулярно принимать пациентов, оказывающихся работниками ГХК, которые тайком приходят лечить болезни, связанные с радиационным облучением, в наиболее частых случаях — рак. После обследования доктора выписывают фальшивые медицинские справки, отмечая в карте «здоров» и отправляя пациентов обратно на работу с «чистыми» документами.

«У меня сейчас, по меньшей мере, десять пациентов, которым осталось жить не более двух лет из-за рака, вызванного радиационным заражением», — сказал один красноярский доктор. «Но без медицинской справки о том, что они здоровы, они не смогут работать, а если они не смогут работать, им останется только получать мизерную пенсию по инвалидности и ждать медленной смерти. Так, с хорошими справками, они, по крайней мере, могут хоть как-то оплачивать свое лечение и продлевать себе жизнь».

Другой местный врач, часто приезжающий в Железногорск на консультации к пациентам, обратил внимание на такое обстоятельство: «Взгляните на даты рождения и смерти на некоторых могилах на кладбище в закрытом городе, и картина станет ясна: 1968-1995; 1955-1981; 1960-1988 — эти люди умирают не от естественных причин».

Однако, согласно администрации Железногорска, все зависит от правильного восприятия опасностей, связанных с жизнью и работой в городе.

«У нас на РТ-2 уже хранится 3 тыс. тонн ОЯТ, и оно никакой опасности для окружающих не представляет», — сказал Завдугаев. «Не то чтобы мы не понимали опасности всего этого, мы ее понимаем, но мы также понимаем, что она минимальна. А «зеленые» этого не понимают. Я бы ни в каком другом городе России жить бы не хотел».

Сосновоборск
—> А вот многие жители Сосновоборска — непосредственного соседа Железногорска, находящегося в десяти километрах от него — с радостью переселились бы в какой-нибудь другой город в России. Выстроенный из бараков, в которых изначально обитали примерно 5 тыс. рабочих, возводивших Красноярск-26, а затем и некоторая часть самих работников комбината, город постепенно пришел в удручающее, полуразрушенное состояние и встречает редких гостей обшарпанными зданиями с облупившейся краской и зияющими дырами разбитых окон и выломанных дверей, в то время как население — около 10 тысяч человек — копит на своего ядерного соседа обиду и негодование, дать волю которым, по крайней мере, официально, оно не может.

Возмущение, с которым говорила об опасностях такого соседства жительница города Белла Миронова, остановившаяся для интервью с корреспондентом Bellona Web на одной из замусоренных центральных площадей Сосновоборска, разделяют, по-видимому, многие ее сограждане.

«Они там имеют дело с отходами, которые могут привести к катастрофическим разрушениям, и отходы эти провозятся по железной дороге буквально в пятидесяти метрах от нашего города. А вдруг авария? Что тогда будет с нами?» — говорила она.

«И ведь любой может забраться туда, взять все, что ему понравится, и спокойно выйти, любой террорист».

Другие жители Сосновоборска высказывали в интервью похожие мнения, говоря о том разочаровании и тревоге, которые вызвал в них вердикт Красноярского краевого суда, положивший конец всем надеждам решить вопрос об ОЯТ с помощью всенародного референдума. Не так давно, 27 июня, через Сосновоборск в соседний Железногорск проследовали шесть вагонов, нагруженных облученным ядерным топливом, импортированным из Украины.

«Я хочу, чтобы мои дети выросли в безопасности, в мире, где им не будут угрожать катастрофы вроде Чернобыля», — сказала одна женщина, молодая мама, по имени Светлана, отказавшаяся назвать свою фамилию.

Кстати, как говорит Евгений Спирин — практически единственный активист, занимающийся защитой окружающей среды в Сосновоборске — неудивительно, что жители города неохотно называют в интервью свои полные имя и фамилию.

«Эти проблемы относятся к таким вещам, о которых все всё хорошо знают, но о которых говорят только между собой», — сказал Спирин в интервью корреспонденту Bellona Web. «Здесь уже сложилась традиция запугивания, и когда кто-нибудь говорит о безопасности окружающей среды слишком громко, с ним могут случиться нехорошие вещи».

В качестве примера он рассказал о большом городском собрании, проведенном в мае, на котором рассматривались планы по улучшению состояния городского хозяйства. Таисия Панина, активист-эколог и соратница Спирина по движению в защиту окружающей среды, взяла слово, чтобы обсудить проблемы, связанные с Железногорским комбинатом. Как только она начала говорить, сказал Спирин, в зале тут же повисло гробовое молчание.

Вскоре после того случая в дирекцию школы, где Панина работала завучем, нанесли визит сотрудники Федеральной службы безопасности, и ее уволили. Затем милиция арестовала ее шестнадцатилетнего сына Глеба, якобы обнаружив у него наркотики и угрожая ему тут же сфабрикованным обвинением.

«Его отвезли в отделение милиции, там избили, сорвали с него брюки», — сказал Спирин. «Они сказали, что «скормят» его настоящим зекам. В конце концов, в два часа ночи, его отпустили, но было совершенно понятно, что они хотели всем этим сказать».

С тех пор Панина очень тяжело больна и из-за своего заболевания, вызванного радиационным облучением, не участвует в экологической деятельности. У Таисии и Глеба взять интервью не удалось, поскольку в их квартире нет телефона — обычное неудобство для обитателей Сосновоборска и соседних городов, но практически небывалая проблема для жителей Железногорска, где такого просто быть не может.

Железногорск

Нельзя, правда, сказать, что Железногорск не страдает от своих собственных проблем — первоочередную из них представляет сейчас закрытие плутониевого реактора, планируемое на 2006 год в соответствии с частью соглашения, заключенного с Департаментом энергетики США, что тут же приведет к острой нехватке рабочих мест для жителей города. Кроме того, Железногорск до сих пор не может справиться с проблемами охраны своих ядерных объектов.

В прошлом феврале депутат Государственной Думы от партии «Яблоко» Сергей Митрохин провел сенсационную акцию, демонстративно пройдя в сопровождении трех телевизионных журналистов и двух активистов «Гринписа» на территорию Железногорского хранилища ядерных отходов РТ-2 через дыру в заграждении вокруг хранилища размером два на два метра.

Фиксируя весь проход на пленку, Митрохин и его спутники проследовали хорошо протоптанной тропой прямо в здание хранилища, где они снялись на телекамеру на фоне трех тысяч тонн высокорадиоактивного отработанного ядерного топлива. «Охранники несколько раз проезжали мимо нас, мы прошли мимо их сторожевой будки, [но на нас никто не обратил внимания]», — рассказал Митрохин на пресс-конференции, состоявшейся позже в Москве. «Меня это просто шокировало».

Похожие акции, предпринятые другими активистами на различных плохо охраняемых ядерных объектах по всей России в итоге вынудили Министерство по атомной энергии (Минатом), объявить месяц назад о принятии срочных мер по улучшению уровня защиты своих ядерных предприятий, включая предоставление охранникам полномочий стрелять в незаконно проникающих на территорию объекта нарушителей.

Но несмотря на эти заявления, согласно специалистам, хорошо знакомым с ситуацией, с тех пор, как Митрохин совершил свой проход на РТ-2, особых изменений в лучшую сторону не произошло. Местные активисты из Железногорска говорят, что охрана на городских ядерных объектах действительно усилилась в дневное время, а часть прорех в ограждениях — как та, например, через которую на территорию хранилища РТ-2 проник Митрохин — была заделана. Однако эти активисты, разговаривавшие с корреспондентом Bellona Web на условиях анонимности, сказали, что пробраться по ту сторону заграждений все так же просто, если идти иными дорожками, чем та, по которой к зданию хранилища шел Митрохин и его спутники.

По словам активистов, проблема, которую высветил своим визитом на РТ-2 Митрохин, не явилась каким-то особым открытием.

«Там действительно имеются тропинки», — сказал один активист. «И в зависимости от расписания патрульных обходов — которые, как показал по общенациональному телеканалу Митрохин, в любом случае мало что значат — ты просто идешь по этим тропинкам и, в конце концов, оказываешься на РТ-2, почти случайно, и так было уже много лет».

По сравнению с Сосновоборском, тротуары его соседа Железногорска, как описывают его активисты, чисто выметены. На большинстве главных зданий города видны прикрепленные к стенам, как уличные часы, счетчики, показывающие уровень фоновой радиации.

Маршруты облученного ядерного топлива

В таком же запустении, как и ограды вокруг РТ-2, находятся почти не охраняемые железнодорожные пути, по которым поезда, доверху нагруженные ОЯТ, въезжают на территорию закрытого города. Группа активистов и сопровождавший их корреспондент Bellona Web обнаружили только один контрольно-пропускной пункт, расположенный в нескольких километрах от той границы, за которой начинается сама запретная зона, и по этим железнодорожным путям, по территории вне пределов запретной зоны, можно было спокойно дойти под видом туристов, собирающих букеты полевых цветов, до сторожевой будки, сидя в которой, за воротами наблюдает охрана.

Было видно, что ворота, такие же старые и покосившиеся, как и заброшенная сторожевая вышка, возвышающаяся в ста метрах позади КПП, подвешены примерно в полуметре от земли, образуя достаточно свободный лаз для любого желающего пробраться под ними. В самой сторожевой будке, когда к ней приблизилась группа и корреспондент Bellona Web, никого не оказалось, и только после нескольких окликов появился сам сторож — точнее, сторожиха, пожилая женщина, очевидно, пенсионерка.

Она не пропустила группу активистов через ворота внутрь, но с радостью предложила показать им дорогу к местам поближе к запретной ядерной зоне — не пересекая, впрочем, ее официальных границ, — куда можно было попасть через проломы в заграждении и найти поляны с самыми пышными цветами. Активисты отказались воспользоваться этой возможностью.

«Эти железнодорожные пути — один из источников самых моих серьезных опасений», — сказал Спирин. «Любой человек под видом грибника может подойти к ним как угодно близко. И, естественно, я не могу не беспокоиться о том, что террористы возьмут и взорвут рельсы, и все это крайне радиоактивное ОЯТ окажется разбросанным по всей округе».

Пока что, впрочем, находится относительно немного людей, готовых разделить озабоченность Спирина, кроме тех нескольких активистов-единомышленников, которые изредка появляются в таких отдаленных краях как Сосновоборск.

«Власти не будут обращать на это никакого внимания, пока не случится что-нибудь ужасное, и даже тогда их реакция будет вялой», — сказал он. «И пусть кто угодно влезает и вылезает из города через эти дыры в заборе, для администрации главное — продолжать поддерживать веру в порядок и спокойствие и не допускать, чтобы посторонние мешали их планам, даже если будет нужно силой заставлять жителей Сосновоборска молчать».