Фон
Рутинным явлением стала фабрикация ФСБ дел с тяжкими обвинениями в государственной измене и разглашении государственной тайны. За последние годы на основании таких обвинений пострадали многие — эколог Александр Никитин, журналисты Григорий Пасько, Константин Стерлегин, Константин Бахарев, профессора Виктор Акуличев, Владимир Сойфер, Анатолий Бабкин, ученый и дипломат Валентин Моисеев, ученые Валентин Данилов, Игорь Сутягин, Владимир Щуров, Юрий Хворостов, изобретатель Валерий Ковальчук, адвокат Михаил Трепашкин. Не забудем и про предпринимателей Михаила Ходорковского и Виктора Калядина. Было еще странное дело Джона Тоббина, начатое с обвинения в шпионаже, а затем переквалифицированное в торговлю наркотиками. Совсем уж темным, с точки зрения доказательств и логики, было дело американца Эдмонда Поупа, получившего 20 лет и затем помилованного.

Большинство «шпионских» дел возникло в 1998-1999 годах, когда Владимир Путин поднялся на вершины государственной власти: заместитель главы администрации президента РФ и руководитель Главного контрольного управления, директор ФСБ, председатель правительства и, наконец, президент.

При этом Путин всегда активно поддерживал позицию ФСБ. Вот его слова из интервью «Комсомольской правде» (8 июля 1999 года): «К сожалению, зарубежные спецслужбы, помимо дипломатического прикрытия, очень активно используют в своей работе различные экологические и общественные организации». Заметим, что это прямое указание на поиск шпионов в среде общественных организаций!

Говоря об Обухове, Пасько, Моисееве, Никитине, Путин заметил: «Да, вокруг этих персонажей по-прежнему много шуму. Но я считаю, в данных случаях наше ведомство поступает, исходя из государственных интересов… Работаем, как говорится, только по факту. К слову, дело Моисеева — из разряда как раз таких случаев. И неважно, на какую разведку он работал — южно- или северокорейскую».

Задолго до судебного решения Владимир Путин взял на себя ответственность за внесудебное обвинение Моисеева в шпионаже, публично заявляя, что он работал на иностранную разведку. Это — фактически прямое указание обвинителям и суду.

Поэтому Владимир Путин не имеет права говорить, что все это происходит за его спиной. В одном из своих интервью начальник УФСБ по Калужской области прямо заявлял журналистам: «Не скрываем, у каждого сотрудника калужского Управления такие результаты (арест Сутягина — прим. авт.) вызывают чувство гордости и удовлетворения, тем более, что о них докладывалось президенту Российской Федерации». Значит, знал и о Сутягине!

Конечно же, президент не может не знать, что в ФСБ идет соревнование за призовые места в системе. Начальник УФСБ по Приморскому краю генерал-майор Валерий Жиляев (интервью «Завтра России» №99, 20.12.01, г. Владивосток) говорил: «Наше управление всегда было в пятерке лучших в стране, и мы не собираемся уступать свои позиции». Для попадания в эту «пятерку» только в одном НИИ РАН Владивостока потребовалось привлечь к ответственности за разглашение государственной тайны сразу четверых ученых!

Инквизиторский судебный процесс в очередной раз доказал, что российская судебная система находится в полной зависимости от исполнительной власти и от ФСБ. Закон к судебным решениям, принимаемым по делам, инициированным ФСБ, не имеет никакого отношения. Несмотря на разговоры о правовом государстве, все «судебные» решения, связанные с делами, инициированными ФСБ, принимаются на Лубянской площади, а сами судебные процессы проводятся по сценарию чекистов. Судьи уже давно смирились с тем, что они являются марионетками в руках лубянских сценаристов и режиссеров судебных шпионских спектаклей. Даже введение судов присяжных оказалось ловкой имитацией. Имитацией правосудия и справедливости. Таким, по крайней мере, был суд над Игорем Сутягиным.

Автор статьи Анна Ставицкая — одна из адвокатов Игоря Сутягина;
Эрнст Чёрный представляет общественный комитет защиты учёных, Москва.