Тянуло назад, в Чернобыль

— В зоне Чернобыля я оказался, выполняя «священный долг советского гражданина», — рассказывает Александр. — К тому времени я окончил Челябинский Политехнический Институт, получив военную специальность ракетчика, и отработал положенные три года по распределению. После этого меня призвали офицером на действительную военную службу: авария произошла в апреле, а в армию меня забрали в сентябре.

Я приехал по предписанию в Киев. Город в то время был почти пустой — видимо, многие испугались и разъехались. В тот же день меня направили в Чернобыль, и ночью мы уже вышли на работу.

— А в чем она состояла?

— Тогда была одна задача — закрыть разрушенный четвертый блок станции. Поэтому мы выполняли строительные работы, укладывали бетон в ограждающие конструкции, монтировали металлоконструкции саркофага.

У нас, офицеров, в подчинении были «партизаны». Так мы называли резервистов — тех, кто уже прошел службу в армии и был призван «для совершенствования воинской подготовки». Это они бегали по крыше взорвавшегося блока, скидывали оттуда спекшиеся после пожара куски рубероида.

— Могли ли вы отказаться, не поехать? Знали ли об опасности работы в чернобыльской зоне?

— Выбора никто не имел — ни кадровые офицеры, ни резервисты, ни командировочные. Кто знал, куда ехал, тот знал. Объясняли намеками. Лучше всего ситуацию представляли специалисты Минсредмаша. Но когда я уже был на месте, никаких вопросов не оставалось — там уже все знали, что работа сопряжена с облучением.

— Было страшно?

— Первые смены — очень. Поначалу мы по станции передвигались бегом и прыжками. Смена длилась 6 часов, а на самой площадке мы были по 40 секунд, по полторы минуты… Выбежал, что-то сделал — дырку заткнул или пальцем показал, куда бетон лить, — и бегом назад.

— Был ли дозиметрический контроль?

— Да, норма была один рентген в день. Как набрал свою дозу, как тогда говорили — «сгорел», сидишь, отдыхаешь, ждешь окончания смены.

— Часто вспоминаете то время?

— Да сейчас столько уже воды утекло, все эмоции сгладились, а мелкие детали забылись. А поначалу, как только из Чернобыля вернулся, тянуло назад. Это как наркотик.

Сколько слышал, что солдат тянет назад, на войну, никогда не верил. А тут у самого была настоящая ломка, долго привыкал к нормальной жизни без каждодневного риска.

Футбол с соцзащитой

— Какие сейчас проблемы у чернобыльцев, у их организаций?

— Конечно, проблемы со здоровьем. И проблемы с законодательством. Из этих проблем вытекают все остальные. Сначала, конечно, льготы были декларированы большие, но о них практически никто не знал. И сейчас еще кое-кто не знает. Особенно те, кто живет в маленьких городах и деревнях. Там дефицит информации.

Затем пошли поправки в «чернобыльский» закон, которые тем или иным образом уменьшали социальные гарантии ликвидаторам. Тенденция, причем, такая наметилась: закон пытаются размыть, растащить его нормы по другим законам.

К тому же за исполнение закона отвечают несколько ведомств: фонд социального страхования, казначейство, соцзащита… Изменения в закон вносятся в среднем раз в год.

— Можно ли добиться восстановления в правах, минуя «чернобыльский» закон, по более общим законам о компенсации вреда?

— В 1997 году было первое постановление Конституционного суда по изменениям в этом законе. В нем признавалось, что граждане имеют право обратиться в суд по гражданскому иску с требованием возместить вред здоровью. Однако до сих пор таким делам очень противятся все — и органы социальной защиты, и суды.

— Я знаю, что ваша организация активно отстаивает в судах права ликвидаторов.

— Мы ушли от исков от имени организации. Выступаем в суде как представители, а чаще — даем информацию, помогаем составить исковое заявление, консультируем как на стадии подаче иска, так и в ходе судебного процесса. Помогаем собрать документы.

— Какова тематика этих исков, какие права чаще всего нарушаются?

— В основном — возмещение вреда здоровью, другие выплаты не платят, выдают не в том объеме, не индексируют. Индексация сейчас — самый больной вопрос.

Конституционный суд от 19 июня 2002 года постановил, что граждане могут самостоятельно обращаться в суд с требованием проиндексировать выплаты. И органы соцзащиты вздохнули с облегчением, тут же перестав индексировать компенсации чернобыльцам. Хочешь — обращайся в суд, добивайся правды.

— То есть, фактически, государство вынуждает граждан судиться с ним?

— Да, совершенно верно. Но это не самая большая проблема. Главное, что получить отсуженные деньги подчас сложнее, чем выиграть суд.

— Иными словами — социальная защита не спешит исполнять судебные решения?

— По крайней мере, в тех случаях, когда эти решения не в ее пользу. Причем не только органы соцзащиты. Чиновники очень любят перекладывать ответственность друг на друга. Соцзащита обычно отправляет инвалида в Минтруд, а Минтруд — обратно в органы соцзащиты. И начинается футбол. Потом, когда в конце концов выясняется, кому отвечать, нам заявляют: «Нет денег!». Хотя Страсбургский суд по делу одного из ликвидаторов Чернобыльской аварии Бурдова постановил, что отсутствие денег у государства не является основанием для неисполнения его обязательств. Также как любого другого должника не освобождают от его обязательств, если он не платежеспособен.

— Как практически происходит исполнение судебных решений?

— Скажем, добился я индексации возмещения вреда здоровью. Иду с исполнительным листом в главное управление социальной защиты. Там либо говорят, что решение суда исполнят, либо — что чаще всего и происходит — советуют отдать исполнительный лист судебным приставам. А у приставов много дел. Потом начинаются разговоры, что, мол, надо сделать заявку, денег в бюджете не предусмотрено… Начинается долгая песня про любовь. Составляется заявка, она не принимается вначале областным управлением, потом она согласовывается с Минтрудом.

А Минтруд, не довольствуясь законодательством о судебном производстве, издал собственные постановления о том, как исполнять такие судебные решения.

Судебные приставы общаются с государственными органами ласково, всячески входят в их положение — не с обычными же гражданами имеют дело.

— Как скоро удается получить деньги по выигранным в суде делам?

— В лучшем случае уходит не менее полугода, чтобы решение начало исполняться. Хотя по закону срок исполнения в принудительном порядке не должен превышать 2 месяцев.

Новый Чернобыль возможен

— Как живут сейчас организации, объединяющие ликвидаторов аварии на ЧАЭС?

— Имевшиеся у нас раньше налоговые льготы теперь отменены. Это еще один способ задушить наши организации, оставить каждого один на один с государственной машиной. Раньше с нами было выгодно сотрудничать бизнес-структурам. Конечно, они имели большую часть пирога, но какие-то крохи перепадали и нашим организациям. Сейчас нет и этого.

Причем это проблема не только чернобыльцев, а всех инвалидских организаций.

— Чиновники с высоких трибун много говорят о милосердии, помощи нуждающимся…

— В конце прошлого года на день инвалидов состоялась встреча инвалидских организаций с президентом. По телевизору показали — Путин сделал гневное лицо, обещал разобраться, почему бюджет экономится за счет инвалидов. Но с тех пор так ничего и не изменилось.

— Зато, насколько я знаю, недавно депутаты обсуждали очередные поправки к «чернобыльскому» закону.

— Подчас мы не успеваем уследить за изменениями в законодательстве, которые происходят просто стремительно. Недавно в Госдуме очередные поправки в этот закон прошли третье чтение. Эти изменения в случае их окончательного принятия «тянут» на Конституционный суд.

Причем, так как закон о пострадавших при аварии на «Маяке» — отсылочный (он обращается к нормам «чернобыльского»), эти поправки затронут очень многих жителей Челябинской области. Но что интересно, когда я смотрел стенограмму вторых и третьих слушаний по этим поправкам, ни одной знакомой фамилии челябинских депутатов я не увидел. Почему они не выступили, когда обсуждались такие важные для жителей области законы?

— Нет ли чувства, что вы идете по бесконечному кругу исков, в то время как правила игры постоянно меняют, не спрашивая вашего мнения?

— Да, нас вынуждают идти путем бесконечных судебных исков. То есть нам говорят: «Право вы имеете, а вот теперь докажите, что можете им воспользоваться. А пока вы подтверждаете это право, мы внесем новые изменения в закон».

— Почему так происходит?

— Мне кажется, Кремль выстраивал, выстраивал вертикаль власти, и эта вертикаль теперь стала единым столбом без ветвей. Прямым полированным шестом, по которому граждане постоянно скатываются вниз — задержаться не за что. Выиграл суд, пока добился исполнения решения — надо уже все начинать сначала.

— А если снова взорвется АЭС и Родина призовет — поедете?

— Я бы точно не поехал. А молодых заберут — и не спросят.

— Вы считаете, что ситуация с тех пор не изменилась и риск новой катастрофы столь же велик?

— Уверенности, что подобная катастрофа не повторится, у меня нет. Ситуация не изменилась ни в чем. Может быть, стало больше информации. Но отношение к людям такое же, если не хуже.

Постскриптум. Дозовые нагрузки на ликвидаторов ЧАЭС в 1986 году в среднем составили 0,17 Грей, однако для многих лиц отсутствуют индивидуальные данные об их облучении. Дополнительное радиационное воздействие привело к значительному увеличению числа хромосомных нарушений. У ликвидаторов отмечается существенное увеличение частоты и тяжести течения болезней нервной системы, органов кровообращения, дыхания и пищеварения, психоневрологических расстройств. Для тех, кто подвергся дополнительному облучению, характерны размытые симптомы и множественные патологии — так называемая полиморбидность.

(По данным ученых научно-исследовательского клинического института радиационный медицины и эндокринологии Минздрава Республики Белоруссия А.И. Близнюка, С.Б. Мельнова, Т.В. Шиманца, С.С. Корытько и др.)