Ранее Беллона.ру подробно рассказывала о разливе 300 тонн высокорадиоактивной жидкости, произошедшем 5 октября на остановленной Игналинской АЭС в Литве. Как мы и предполагали, на прошлой неделе руководство АЭС опубликовало информацию о результатах расследования произошедшего. Урок аварии в том, что и после остановки АЭС остаются опасными объектами, а надежных технологий приведения их в безопасное состояние не существует.

Авария? Инцидент? Происшествие?

Официально руководство АЭС не признает случившееся аварией. Произошедшее стыдливо называют «технологическим инцидентом». «5 октября 2010 года при проведении работ по проекту Б12 — дезактивации системы продувки и расхолаживания и байпасной очистки в контуре многократной принудительной циркуляции (КМПЦ) в одном из компонентов произошла разгерметизация и утечка за пределы контура применяемых в дезактивации химических реагентов — однопроцентной азотной кислоты и калия перманганата. Так как для внедрения данного проекта применяются строгие меры безопасности и работы проводятся в герметичных помещениях со специальными дренажными системами, никакие химические реагенты и загрязненные радиоактивными нуклидами материалы за пределы контролируемой зоны ИАЭС не распространились», утверждается в сообщении, подписанном Дайвой Римашаускайте, спикером Игналинской АЭС.

Собственно, это и твердит руководство станции с самого начала: все в пределах нормы, ничего существенного, мол, наша АЭС – хотим, разливаем 300 тонн радиоактивной жижи, хотим, собираем… Может так оно и есть, но авторы форума города атомщиков Висагинаса forum.tts.lt, ссылаясь на очевидцев говорят, что все не так хорошо – что был и ручной труд, облучение сотрудников… Но официально это пока не подтверждено.

Опять виновата Россия?

Спикер АЭС сообщает: «Для анализа этого технологического инцидента была создана специальная Комиссия из представителей заказчика (ИАЭС) и подрядчика проекта ЗАО «Specialus Montažas-NTP». Нас очень интересует именно технологическая сторона произошедшего, но внимание привлекает последний абзац сообщения Комиссии: «Дополнительно констатируем, что согласно вышеизложенным фактам можно сделать вывод: 12 января 2010 года был подписан договор о внедрении проекта Б12 с Подрядчиком – группой субъектов, действующей на основании соглашения об объединенной деятельности – ЗАО «Specialus Montažas-NTP» (Литва), Литовский энергетический институт, Всероссийский научно-исследовательский институт по эксплуатации атомных электростанций (ВНИИАЭС, Россия), несмотря на то, что Подрядчик не соответствовал конкурсным требованиям технической спецификации».

Тут много непонятного. Если комиссия занималась анализом технологической стороны, то почему делаются выводы о юридической стороне работ по дезактивации остановленного блока? Если «подрядчик не соответствовал», то почему только после аварии это стало ясным? И еще интересный вопрос: если подрядчик работ – это консорциум трех организаций, то почему в комиссию по расследованию пригласили только представителей литовского Спецмонтажа? Почему не позвали Литовский энергетический институт и российский ВНИИАЭС?

Собственно, если руководство АЭС желает разорвать контракт и обвинить подрядчика в произошедшем, то надо признавать что этот разлив все же является аварией. Но ранее заявлено, что все было в пределах нормы. Возможно, поэтому ищутся юридические зацепки.

Кислота была в 100 раз крепче

Вернемся к технологии дезактивации. «Комиссия установила, что ответственность за этот технологический инцидент несет Подрядчик, внедряющий проект Б12. В предложенной Подрядчиком технологии осуществления проекта были недостатки, которые и стали причинами этого происшествия», — констатировал очевидное председатель Комиссии, руководитель Технологической службы ИАЭС Вигантас Галкаускас. Раз уж разлив имел место, то технология уж точно несовершенна, и виноват, конечно, исполнитель работ. Стоило ли ради столь очевидных выводов комиссию создавать и месяц работать?

Но дальше снова про Россию: «Подрядчик проекта предложил технологию дезактивации, ссылаясь на руководящие документы эксплуатирующей организации концерна «Росэнергоатом» (дезактивация КМПЦ реакторов типа РБМК-1000 проводится растворами с содержанием азотной кислоты 75÷100 мг/дм3). В предложенной Подрядчиком технологии содержание азотной кислоты в растворах составляет 1 проц., что соответствует 10000 мг/дм3. Предложенная Подрядчиком проекта технология дезактивации также основывалась на отчетах о проведенной в 2006-2007 гг. на энергоблоках Ленинградской АЭС дезактивации КМПЦ, где дезактивация выполнялась растворами, содержащими только щавелевую кислоту и нитрат калия».

Вот тут-то есть над чем задуматься. В Литве пытаются привести в безопасное состояние, разобрать два реактора советской постройки РБМК-1500. У «Росэнергоатома» не было и нет опыта вывода из эксплуатации реакторов РБМК-1500 (их просто нет в России), как и реакторов РБМК-1000 (их у нас 11, но все работают). Ссылки на технологии Росатома, на опыт Ленинградской АЭС удивляют. Там и реактор другого типа и промывки КМПЦ проводятся с другими целями и другими реагентами.

Внимательный читатель заметит, что на ЛАЭС для промывок используется щавелевая кислота и нитрат калия, а в Литве использовали азотную кислоту и перманганат калия. Более того, Комиссия признает, что на Игналине решили использовать кислоту в концентрации в 100 раз больше, чем на ЛАЭС. Не надо быть химиком, чтобы понять, что технология, примененная в Литве существенно отличается от российской. Попытка представить ситуацию, будто бы наивные литовцы поверили хитрому Росатому несостоятельна. Во-первых, свою голову на плечах надо иметь, во-вторых, повторю, ну нет у Росатома технологий вывода из эксплуатации АЭС с реакторами РБМК…

Беспокойный покойник

Пытаясь разобраться в ситуации корреспондент Беллоны.ру позвонил в московское ОАО «ВНИИАЭС», которое называлось в качестве одного из трех субподрядчиков дезактивации и, будучи единственным российским участником, вроде бы, несло ответственность за несовершенные «российские технологии».

Photo: www.vniiaes.ru

Со мною согласился побеседовать Леонид Михайлович Воронин, Первый заместитель генерального директора ОАО «ВНИИАЭС», в конце 1980-х работавший Первым заместителем Министра атомной энергетики СССР. К моему удивлению Леонид Михайлович не знал о произошедшем в Литве и попросил позвонить на следующий день, обещав навести справки. «До Вашего звонка я не знал об этом. Это другое государство. Мы на их станции не работали. Я на их сайт не хожу. Буду искать хвосты», — пообещал он.

На следующий день Леонид Воронин весьма образно описал ситуацию с Игналинской АЭС: «Там реактор остановлен, топливо выгружено. Станция – покойник, находится в процессе похорон. С покойником ничего серьезного произойти не может. Может земля в могилу просыпалась…»

Для выводимой из эксплуатации АЭС образ беспокойного покойника весьма подходит: очень аккуратно хоронить надо, иногда, как в Чернобыле, приходится даже саркофаги строить… А то бед не оберешься…

Исключить аварии и происшествия невозможно

Но далее Воронин стал более серьезным: «При снятии АЭС с эксплуатации образуется большое количество радиоактивных отходов. Исключить аварии и происшествия невозможно. Они [литовцы] сами создали проблемы — неправильно опустили дроссельные клапана. Не учли гидравлику, давление, создаваемое ГЦН – это же мощнейшие насосы. Расчет был снять 0,8 мм со стенок трубопроводов этой промывкой. Но они сами выбирали концентрацию и режим. Если они мыли контур, там все протечки внутри гермоплотных помещений, проблем там [с выходом радиоактивности в окружающую среду] быть не должно. Протечки поступали в приямок и обратно в баки трапных вод – это называется циркуляционная промывка».

Нас не звали, к нам претензий не было

Леонид Михайлович подтвердил, что его институт не участвовал ни в утверждении технологии, ни в работах на ИАЭС, ни в деятельности комиссии по расследованию: «У них там комиссия какая-то работала. Но нас не звали, материалов нам не давали. Но и претензий к нам не было. Мы там были привлечены только для выдачи рекомендаций, технология с нами не согласовывалась. С самой станции мы не имеем никаких дел. Мы только консультировали их конструкторские бюро».

Забавно, что ругая «российские технологии» администрация Игналинской АЭС никак не сообщила об этом соавторам этих неправильных технологий. «К нам нет претензий, ни к нам, ни в Концерн [Росэнергоатом] никаких актов не поступало. Они сами напортачили – но там нет проблем!», — говорит Леонид Воронин.

Выводы Комиссии

Попробуем разобраться, что же там напортачили.

Вот выводы Комиссии:

По мнению Комиссии, при дезактивации КМПЦ разгерметизация одного из элементов могла произойти по следующим техническим причинам:

• Химическая коррозия внутренних поверхностей КМПЦ вследствие воздействия компонентов дезактивирующего раствора.
• Эрозия внутренних поверхностей КМПЦ вследствие воздействия дезактивирующего раствора, содержащего нерастворенные частицы шламовых отложений.
• Электрохимическая коррозия в среде электролита в зонах контакта разнородных металлов.

При разработке программы Подрядчиком не было учтено влияние всех факторов на целостность оборудования КМПЦ (состав раствора, температура дезактивации, скорости потоков, время воздействия, концентрация продуктов коррозии).

Выводы Комиссии:

• Потеря герметичности КМПЦ при проведении внутриконтурной дезактивации произошла вследствие недостатков предложенной Подрядчиком технологии дезактивации.
• Предложенная Подрядчиком технология фактически не апробирована на предприятиях ядерной промышленности, что противоречит технической спецификации внедряемого проекта.

Суммируя вышеизложенное можно сказать, что основная проблема вывода АЭС из эксплуатации состоит в крайней сложности работ и отсутствии опробованных технологий. Парадокс в том, что современный уровень инженерных достижений позволяет построить и эксплуатировать АЭС, а вот апробированных технологий безопасного вывода из эксплуатации атомных станций не существует.

Немедленный демонтаж ради коричневой лужайки и денег ЕС

Ситуацию усугубило то, что в Литве принята концепция «немедленного демонтажа». Вот как об этом рассказывал на встрече с журналистами в сентябре генеральный директор Игралинской АЭС Освалдас Чукшис: «Окончательный план снятия с эксплуатации был утвержден 4 июля 2005 г. приказом министра хозяйства Литовской Республики. В плане была изложена стратегия немедленного демонтажа (это способ, когда практически сразу после прекращения работы реактора и удаления из оборудования радиоактивных материалов, оборудование демонтируется) в целях приведения в порядок среды ИАЭС для рекультивации территории, сохраняя необходимые для использования в дальнейшем здания и инфраструктуру (в целях достижения стадии «коричневой лужайки»)».

Вообще-то есть дугой путь. Не надо начинать демонтаж высокорадиоактивного оборудования сразу после остановки АЭС и выгрузки ядерного топлива из реактора. Если подождать 30 или даже 50 лет, то короткоживущие радиоактивные изотопы распадутся, и уровень радиоактивности оборудования упадет в десятки раз. Тогда можно будет проще, дешевле и безопаснее провести его разборку и захоронение.

Но в том-то и дело, что Литва ждать не может. Ингалинская АЭС с опасными реакторами РБМК, отработавшая всего 20 лет, была закрыта по требованию Евросоюза, как условие вступления Литвы в ЕС. И сейчас ЕС платит Литве, финансирует работы по разборке станции. Если эти работы отложить, то возникает вопрос, удастся ли через 50 лет найти спонсора?

Пока же ЕС выделил 1 588,5 млн. евро и еще денег даст. Так что разлив 5 октября произошел не только за европейские деньги, но и, в определенной степени, для получения европейских денег в дальнейшем…

В России проблем больше

На российских АЭС пока работают 11 реакторов РБМК-1000 – на Ленинградской и Курской (по 4) и на Смоленской (3). Ни один реактор не остановлен, даже отработавшие 30-летний срок 1, 2 и 3 реакторы Ленинградской и 1 и 2 реакторы Курской АЭС. Сейчас Росатом продлевает срок эксплуатации старых и опасных АЭС, но рано или поздно Россия тоже столкнется проблемой вывода из эксплуатации этих одиннадцати реакторов чернобыльского типа.

Поскольку внешнего спонсора найти на это не удастся, будет принята концепция «отложенного демонтажа», то есть реакторы отключат, выгрузят топливо и оставят в покое лет на 50. А вот уже после 2070 года можно ожидать начало работ, аналогичных тем, что сейчас происходят на Игналине. По каким технологиям, и на какие деньги наши потомки будут это делать — вопрос открытый. Ясно только, что при этом они будут поминать нас, оставивших им такое опасное наследство, коротким и недобрым словом. Поделом нам…