Размышляя о прогнозируемых последствиях климатических катаклизмов, Иван Засурский в своей новой статье обратился к судьбе Санкт-Петербурга, так как, по его мнению, город является одним из самых уязвимых в России: «Можно ставить вопрос оптимистически – например, что нужно сделать, чтобы спасти город, а можно пессимистически – на какой максимальный жизненный цикл города мы вправе рассчитывать. Да, скорее всего, мы можем потерять этот великолепный город, но битва ещё не проиграна. Вопрос заключается в том, что надо сделать, чтобы продлить его жизнь?»

Автор статьи, следуя основополагающему закону экологии Барри Коммонера «Всё связано со всем», указывает на тесные взаимосвязи глобальных и локальных проблем, на взаимозависимость и взаимное влияние государственных и общественных усилий и структур.

«Однако сегодня мы не обладаем достаточной информацией о взаимосвязи климата и других событий и явлений – в России больше, чем где-либо. Может ли быть так, что судьба Санкт-Петербурга решается в лесах Иркутской области? Вполне! А если засадить все нелегальные вырубки с участием людей, вложиться по полной, сколько это может стоить, и какой даст эффект? Можно ли бросить на эту работу «Юнармию»? Кто и как должен охранять лес, и, следовательно, где госзаказ на автономные дроны и системы тотального мониторинга леса, позволяющие отследить любой пожар в самом начале (и, возможно, найти поджигателей)? Может ли город выступать лоббистом подобных проектов, даже если у него нет возможности их полностью профинансировать? Каким образом можно было бы привлечь на свою сторону союзников и людей вообще, чтобы в нашей стране вместо хищнической вырубки стало процветать долгосрочное лесное растениеводство?»

Эти размышления приводят к осознанию необходимости новой объединяющей «национальной идеи», которая может консолидировать общество с истинно благородной целью спасения человечества от экологической катастрофы.

Возможна ли такая идея, и какова роль гражданского активизма в её развитии – об этом разговор с Иваном Засурским.

– Поиски национальной идеи идут не там – что может стать национальной идеей и почему?

– С моей точки зрения, да, это факт, что поиски национальной идеи ведут в прошлое, которое мы плохо знаем. Сказывается почти 250 лет цензуры, при которой жила страна – мы вообще об окружающем мире знаем очень мало, поэтому попытки выстроить некий общий исторический знаменатель обречены утыкаться в весьма ходульные, если не сказать простецкие, агитки советского времени.

Книг у нас издаётся раз в 10 меньше, чем в США. Впрочем, в них встречается вполне себе консенсусное, хотя и запутанное мнение учёных – если ничего не делать, апокалипсис придёт. Это обидно, потому что в этом мире, в это время у нас есть серьёзная роль и миссия, которые не разглядишь, если продолжать погружаться в неведомое, создаваемое заново прошлое.

Мы – самая большая страна в мире, у нас есть возможность повлиять на будущее всей планеты. Но только речь идёт не о консервативном мессианстве и не о борьбе с ЛГБТ. Речь идёт о том, что мы можем помочь человечеству выжить – если нам удастся, конечно, открыть глаза.

– Во времена подъёма экологического движения в 90-е мы говорили, что Россия супердержава не потому, что у неё балет и ракеты, а потому, что если в ней случится серьёзная экокатастрофа (это более чем вероятно), жарко станет всему миру – получается, что решая свои экологические проблемы, мы тоже спасаем весь мир?

– Конечно, в этом весь смысл. Скажу больше, статус экологической сверхдержавы – это единственный способ укрепления внешних границ и единства страны, который не вызывает практически никаких «побочных эффектов». Ведь в данном случае речь идёт о позиции морального превосходства в глобальном масштабе.

Изменения климата – самая большая угроза для всех людей. И те, кто способен внести вклад в борьбу с этой общей бедой, несомненно, получают статус лидера в качестве приза – который некому оспаривать.

– В России давно популярны настроения «облагодетельствования»: мы спасли Европу от татарского ига, мы спасли мир от фашизма… Мы можем вновь обрести самоуважение и необходимое спокойствие, если почувствуем, что спасаем весь мир?

– Спасли мы Европу от татарского ига или нет – это большой вопрос. Для Европы мы скорее наследники монгольско-татарского ига, чем спасители от него. Но если раньше Лихачёв разоблачал эту «чёрную легенду», то теперь мы часто ей подыгрываем, выставляем себя в не самом лучшем свете.

Возвращаясь к проблеме изменения климата, надо отметить: здесь наша роль «дьявольская». Леса горят… Но когда директор Гринпис Сергей Цыплёнков говорит про это Владимиру Путину, президент признаёт бессилие властей, обращается за помощью, предложениями. Мы, конечно, их готовим и представляем, но в каждом регионе, куда приезжаем, картина одна – лесников сократили, а охрана лесов должна финансироваться из… санитарных рубок. Неужели нельзя иначе организовать дела? Денег нет? Но есть ли на самом деле более важные дела у тех, кто управляет государством? Почему деньги есть на то, что вызывает бурные протесты в обществе, а на реальное наведение порядка с лесопользованием нет? Не потому ли, что как в девяностые годы, общее по-прежнему является жертвой частных интересов?

Мы, как правило, без всякой выгоды для страны, наносим колоссальный ущерб природе – со всеми этими пожарами, реформами лесного хозяйства и коррупционными практиками, включая получение «прогоревших» делянок вместе с субсидиями. Этим мы помогаем куда более серьёзным загрязнителям, таким, как США, Китай и Индия, оправдывать свою антиэкологическую позицию. В результате получаем колоссальный климатический катаклизм, который уничтожит нашу нефте-газо-транспортную сеть в условиях вечной мерзлоты; который приведёт к потере Санкт-Петербурга и других прибрежных городов у нас и во всём мире…

Вряд ли мы будем способны остановить волну массового переселения – к нам придут сотни миллионов климатических беженцев со всего мира.

– Может быть, мы так себя ведём, потому что получаем что-то взамен? Какие-то выгоды?

– Конечно, кто-то получает. Чаще всего, это не те, кто страдает от насилия над природой. Чаще, это совсем другие люди, и все их знают. В основном это частные лица, иногда – госкорпорации.

В силу невероятно низкого уровня развития науки, особенно всего, что связано с природой и климатом, интеллектуальный ресурс государства недопустимо мал. Процветает «осадная ментальность» – думаю, никому не хочется поднимать голову из окопа, идти вперёд. Такое впечатление, что все ждут катастрофы, которая поставит всё на свои места, «откроет тему». Она будет, и вопрос только в масштабе и вторичном ущербе – ведь если не прибрать токсичные свалки, АЭС и опасные производства из зон затопления, то климатический кризис превращается в тотальное уничтожение жизни на Земле.

– В 2000 году Владимир Путин сказал в интервью канадскому телевидению, что с уважением относится к людям, которые на моторных лодках встают на пути огромных военных и коммерческих кораблей, что на пенсии он сам хотел бы быть в такой лодке. Может быть, пришло уже время двинуться в этом направлении, в сторону таких лодок, в сторону радикальной защиты природы? Возможно ли это сейчас? Что нужно, чтобы это стало возможно?

– Лодки нам не помогут. Необходимо, прежде всего, осознание ситуации, а это требует исследований и просветительской деятельности. Активизм вне просветительской работы только сеет хаос, позволяя власти маргинализировать протест. Это, в свою очередь, может похоронить любые начинания в силу того, что политическая система у нас уже не рассчитывает на консенсусную политику, готовясь к подавлению протестов и постоянно играя мускулами.

Обидно, что это происходит в ситуации, когда такая консенсусная политика возможна – именно она, собственно говоря, и нужна. Чтобы спасти тот же Санкт-Петербург, нам требуется мобилизация почти военного масштаба – на уровне «Мать Природа – Родина Мать!».

Нам необходимо активно и быстро действовать в глобальном масштабе. Пока же действия государства являются продолжением экономической стратегии каких-то игроков, ставок в большой политической игре, у которой не просматривается выигрышного финала. Появляется вопрос – адекватен ли тот класс, который правит в нашей стране.

К сожалению, шансов на перестройку в России немного – но они есть. Санкт-Петербургу мы помочь уже не успеваем… Вероятно, что вот прямо сейчас мы упускаем последний шанс. В климатических процессах есть огромная инерция – индустриальная революция продолжается несколько столетий и мы добились невероятных результатов. Скоро они проявятся не только в уровне температуры воздуха, ураганах, тайфунах и таянии льда, но и в виде уровня воды.

Важно понять, что мы никогда не имели дела ни с чем подобным, а есть ещё такое понятие, как «критическая масса». Мы не знаем, когда изменение климата достигнет стадии, на которой произойдёт масштабное «схлопывание» вечной мерзлоты или сползание частей ледяной шапки Антарктиды или Гренландии в море. А если, гипотетически, произойдёт и то, и другое, то уровень воды может быстро подняться на десятки метров, запустив целый каскад природных катаклизмов.

При худшем сценарии мы будем счастливчиками, если потеряем меньше трети населения Земли. Просто людям кажется, что это произойдёт потом. А это происходит прямо сейчас!

– Итак, мы видим, что глобальная экологическая проблема дарит нам реальную возможность дать народам чёткую, красивую и понятную экологическую национальную идею, которая объединит всех – что для этого нужно?

– Для начала нужно признать реальность изменения климата, которая уже фиксируется в системе государственной статистики. Например, учёные боятся повышения температуры более чем на 1,5 градуса, но в Петербурге за последние 30 лет она уже выросла на 1,3 градуса среднегодовой температуры за 30 лет. Повышение происходит во все месяцы, кроме января. Неудивительно, что зимой осадки аномальные – климат давно уже «сошёл с ума».

Но открыть глаза и признать эту проблему сложно – ведь повышение уровня воды приведёт к уничтожению инфраструктуры, попаданию в море фильтрата (а в итоге и всего содержимого) токсичных свалок и радиоактивных отходов, сложенных в Петербурге на заливе практически на уровне моря. Поэтому этой идеей воспользоваться трудно – она сразу включает ответственность за то, что есть. А это всё скапливалось годами… город мы, скорее всего, потеряем. Это вопрос времени, и лучше было бы прожить его с трезвой головой, позаботившись о том, чтобы не потерять и море.

Пока же всё указывает на то, что власть и значительная часть общества – как и перед Чернобылем – выбирает позицию счастливого невинного забвения. Государство занимается поддержкой промышленности и других сфер деятельности, которые помогают обогащать лоббистов и госкапиталистов. Думаю, правильно сформулированный девиз этих людей нам известен со времён, предшествующих французской революции: «После нас – хоть потоп!».

– Чтобы предотвратить неприятности, надо активно сопротивляться наступлению этих неприятностей. То есть активность, это, в общем-то, положительное качество, но у наших активистов, особенно экологических, негативный имидж. Люди говорят, что им больше всех надо. Бизнесмены с политиками заявляют, что это наймиты, разваливающие экономику, общество, государство. Кстати, в молодости вы были далеко не пай-мальчиком не так ли?

– Конечно. Я и сейчас не пай-мальчик. Не совсем пай-мальчик. Я журналист до мозга костей, но главное – я не могу просто наблюдать за тем, как мы сползаем в ад из-за собственного невежества.

– Вам близка протестная позиция, которая сейчас называется активизмом?

– Отношение людей к окружающей среде симметрично отношению системы к людям, ведь для системы человек – это тоже окружающая среда. А у нас, конечно, бескрайнее море крепостных. Ничтожный издательский рынок, и то больше всего на учебниках люди зарабатывают (которые в других странах предпочитают бесплатно раздавать). Варварство…

Экологический активизм даёт хотя бы надежду на лучшее. Разница в том, что климатическая повестка, на мой взгляд, должна начинаться не с алармизма, а с научных исследований, заказчиком которых должен быть город Санкт-Петербург.

– Почему же с такой неприязнью относятся к тем, кто борется с застройкой скверов, строительством промышленных монстров, загрязнением рек?

– Потому что выгоды от того, что возмущает общество, получают частные лица, которые способны финансировать силовиков – давать им квартиры, передавать активы, «кормить». А силовики в России считают, что они стоят «на страже государства» и им позволено всё ради «роста экономики», «безопасности» и проч. Главное – отчётность и её проще всего добыть, «закрывая» невинных людей. При этом главенствует извращённая логика, когда действия, нарушающие права и угрожающие здоровью конкретных людей, объявляются делами государственной важности, направленными на развитие страны и на благо народа. Если вы убедили себя, что чёрное – это белое, то вы искренне будете считать врагами тех, у кого зрение в порядке.

– Интересно ваше мнение на тему: экологический активизм – возможности и реальность.

– Возможно всё! Реальность – это то, что складывается у нас в голове под влиянием событий. В эпоху новых медиа реальность формируется коммуникацией, а не репрезентацией в телеспектакле, как раньше. В этом смысле у нашей власти тоже немного времени. Она как старая телепередача, как немой фильм, не может пережить перехода в другое состояние информационной экосистемы. Поэтому готовятся всякие «планы Б».

Я, например, глубоко убеждён, что такие проекты, как АУЕ (организация признана экстремистской и запрещена в России), являются продуктами спецопераций – заготовками на случай массовых волнений, рассадник «титушек»… Но все политические проблемы уходят корнями в трагическую неадекватность политического класса и не могут быть решены провокаторскими методами и силовым подавлением протестов. В то же время мусорные протесты, акции в защиту скверов – это сигналы, что экологическая повестка может быть консенсусной. Если власть не понимает этого, нас ждут большие потрясения, и мы потеряем всё… гораздо быстрее, чем могли бы.

– Вы хорошо знакомы с активистами по работе в СПЧ – много общались с ними в регионах. Расскажите, как вы видите это движение и оцениваете его?

– В России много прекрасных, умных и мужественных людей, но нормально общаться, сосуществовать могут далеко не все из них. Думаю, люди в целом стреляют лучше, чем говорят.

– Тогда возникает вопрос: что нужно сделать активистам, чтобы общество их поняло и приняло, а также, что нужно сделать обществу, чтобы понять и принять активистов?

– Необходимо прежде всего вести разъяснительную работу. Мы имеем чистый лист, незамутнённое сознание людей с одной стороны – и жёсткие бизнес-интересы с другой стороны. Без знаний люди не смогут справиться. Поэтому наши организации – Ассоциация интернет-издателей, компания Vernsky, «Научный Корреспондент» и «Частный Корреспондент» будут работать над созданием крупнейшей открытой базы экологических данных, в первую очередь по климату. Мы хотим собрать в одном месте все открытые климатические исследования, сделать инфографику… Пока все «тупят», мы должны работать, иначе все так и будут «тупить», сначала от отсутствия альтернатив, а потом от безысходности.

– С одной стороны, мы видим, что объединяющая общество идея может быть положительной: защита от «тьмы» в виде нашествия орд или борьба за счастье всего человечества. С другой стороны, мы видим, что нам для консолидации и прочего предлагают негативные, отрицательные идеи: образ врага с «Запада», «фашизм» на Украине, «пятая колонна» в России и прочее. Почему?

– Это связано с тем, что на телевидении – фабрике российской реальности прошлого поколения – работают мастера пропаганды старой школы. Я их застал и много наблюдал в детстве. Традиционная пропаганда создаёт чётко узнаваемую картину реальности, в которой все «точки» расставлены, есть друзья и враги… Но проблема в том, что при прогрессирующем отрыве от реальности и актуальной повестки, вся созданная таким трудом и злобными заклинаниями картина разбивается на маленькие кусочки, из которых уже невозможно ничего собрать. Она теряет доверие сразу.

Не думаю, что титушки способны в такой ситуации что-то исправить. Мы уже проходили всё это – и знаем, как это бывает. Есть люди, которые сегодня говорят, что развал СССР был результатом работы региональных спецслужб, испугавшихся реформ Бакатина. Наверное, в этом и был смысл путча 1991 года, возвысивший Ельцина и позволивший региональным элитам приватизировать страну. Однако в реальности спас ситуацию резкий разворот, позволивший ликвидировать неэффективные «чёрные дыры» в системе. Мы снова идём в эту зону турбулентности, но подчёркнутая жёсткость системы показывает, что в этот раз всё может сложиться гораздо хуже.

– Чего вы опасаетесь больше всего в плане выживания человечества, будущего России?

– Боюсь, что наше государство будет действовать необдуманно, неразумно, что приведёт к крайне жёсткому и жалкому варианту развития событий. Мы разоримся и превратимся в мировых лузеров, сделавших слишком много глупых ошибок.