–Александр Калинович, что стало причиной и поводом для вашего обращения к главному федеральному инспектору?

– Поскольку мы уже давно отслеживаем состояние и развитие экологического движения как в республике, так и в России, то проанализировали последние публикации в средствах массовой информации и, соответственно, сделали ретроспективный обзор как публикаций, так и наших исследовательских работ. Мы пришли к выводу, что республика выходит на ведущее место среди регионов РФ по протестной экологической активности населения.

Последняя наиболее значимая общественная акция была по Куштау – она прозвучала на всю страну. За последние годы это вторая такая победа общественности в решении проблемных экологических вопросов в регионах. Первая – это Шиес. И вторая – отстояли гору Куштау. Причем в обоих случаях это доходило до президента Российской Федерации.

Но общественное мнение на этом не успокоилось, процессы пошли дальше. У нас появились горячие точки в Зауралье – несколько объектов, где сырьевые компании, невзирая на мнение населения, на законодательство, пытаются строить все новые и новые вредные производства. Новые карьеры, новые дамбы на реках с добычей россыпного золота открытым способом. И это при наличии старых проблем – объемных хранилищ отходов гидропользования по всему Зауралью, шламонакопителей. Очень много объектов накопленного экологического вреда, которые не рекультивируются. На это никем не выделяются деньги, в том числе самими компаниями. Хотя законодательство вроде бы их обязывает – если ты отработал объект, у тебя должен быть проект рекультивации. А у нас банкротятся организации, которые занимались этим делом, создается новая организация, и она начинает рыть новый карьер.

Таким образом Зауралье – это новая комплексная горячая точка. Кроме того, это депрессивный регион с социально-экономической точки зрения. Там у людей нет работы, многие ездят на работу вахтовым методом. И вот теперь на этом фоне на передний план выходят экологические проблемы.

Далее – Нефтекамск. Около ста заявок было подано на проведение митингов по вопросу строительства завода по утилизации отходов 1-2 классов опасности в Камбарке (это на границе с Удмуртской Республикой). Мы сейчас проводим общественную экологическую экспертизу этого проекта. Это большой многомиллиардный проект. Люди там тоже протестуют и почему-то называют этот завод экологически вредным предприятием. Хотя в принципе мы не находим этому подтверждения.

– Что нового вы видите в протестном экологическом движении?

– Мы заметили, что башкирские национальные организации подключились к защите своей земли. Раньше этого не было. Национальные объединения как-то не трогали вопросы природопользования, экологии. А вот сейчас они активно подключились, и это знаменательно. Плюс партии подключились к этому делу. Но тут я понимаю, почему. Обычно это происходит перед выборами. Тем не менее некоторые партии у нас довольно активно заявляют экологические митинги и проводят их.

Все это в комплексе привело к тому, что мы получили массовое протестное движение против новых инвестиционных проектов. При этом я сразу как эксперт-эколог с 40-летним стажем скажу, что да, эти проекты в основной массе экологически вредны. За исключением Камбарки. Это, на мой взгляд, напротив, природоохранный объект, так как будет заниматься утилизацией опасных отходов, которые сейчас расползаются по всей стране. Все остальные проекты – экологически вредные, непроработанные. И, скорее всего, они не будут проходить государственную экологическую экспертизу, то есть не получат положительного заключения.

С другой стороны, с людьми не разговаривают. Бизнес относится к местному населению как к чему-то такому, с мнением которого считаться не нужно. Ну, договорились с властями, построили объект, будем извлекать прибыль. А прибыль, как говорит президент России, идет в офшоры. А населению что останется? Останутся экологические проблемы: испорченные земля, воздух, вода и продукты питания.

– Но ведь есть законы, есть органы власти, которые должны следить за исполнением законов. Или крупным компаниям закон уже не писан?

– Крупные сырьевые компании ставят свои коммерческие интересы выше интересов населения, республики, органов власти. Они не считаются с мнением глав администраций районов, не проводят общественные слушания по своим проектам. Они просто получили лицензии и работают.

У нас за последние годы под давлением промышленного лобби сложилось такое законодательство, что можно получить сразу лицензию на геологоразведку и добычу полезных ископаемых. Но при этом сырьевики забывают, что добыча полезных ископаемых открытым карьерным способом – это объекты первого класса опасности. Они должны проходить государственную экологическую экспертизу. Но об этом вспоминают в последнюю очередь, только когда начинаются протесты местного населения.

А политика нашего Росприроднадзора такая – у нас заявительный принцип обращения на государственную экологическую экспертизу. То есть не подало предприятие экспертизу на свой проект – и ладно.

Мы недавно провели правовой анализ, и выяснилось, что в Конституции Российской Федерации есть только обязанность граждан охранять окружающую среду. А вот обязанности органов местного самоуправления, региональных органов власти, в целом государства охранять окружающую среду и нести ответственность за состояние окружающей среды не прописаны ни в Конституции, ни в одном законе, ни в одном подзаконном акте. То есть полная безответственность! Вот граждане должны охранять природу, а государство не должно. И вот такое положение дел приводит к социальной активности в регионах и в первую очередь у нас в республике.

– Почему адресатом вашего обращения был выбран именно главный федеральный инспектор, а не глава республики и не правительство?

– Мы получаем, к сожалению, отписки на наши обращения, которые отправляем главе республики. Причем отписки на уровне исполнителей. А поскольку мы ставим вопросы только политически важные, которые находятся в ведении исключительно главы республики либо премьер-министра, то мы надеялись, что наши материалы все же посмотрит руководство республики и даст какое-то поручение.

К сожалению, на уровне референта администрации главы республики наши обращения сразу направляются в министерства и ведомства, иногда даже не по компетенции. То есть важнейшие политические вопросы, которые мы поднимаем, рассматриваются на уровне технического исполнителя и направляются куда-то вниз. А затем на уровне заместителя министра нам дают отписку, ничего не значащую. За последний год мы испытали это уже неоднократно. А поскольку это вопрос явно политический, и он находится в ведении полпредства президента в Приволжском федеральном округе, мы решили довести эту информацию до сведения главного федерального инспектора Михаила Закомалдина, чтобы он уже рассмотрел его и либо переслал главе, либо обсудил с ним.

Этой проблемой должны заниматься не только региональные органы власти, но и федеральные, в том числе надзорные органы. К сожалению, мы видим тенденцию к закрытости федеральных надзорных органов. Это Роспотребнадзор и Росприроднадзор. Причем раньше мы с ними работали более или менее нормально, открыто, а сейчас они постепенно схлопываются и решают вопросы внутри себя. Ни общественные организации, ни экспертное сообщество, ни средства массовой информации не знают о результатах деятельности этих органов. И это тоже очень плохо. Это тоже стимул к развитию протестного экологического движения, поскольку незнание порождает домыслы, преувеличения, и, соответственно, народ начинает реагировать и обвинять государство во всех смертных грехах. Поэтому мы четко видим, что нужно раскрывать информацию по вопросам проведения государственной экологической экспертизы, публичных слушаний по опасным проектам, поднимать роль общественных советов и общественной палаты.

Общественная палата в нашей республике, к сожалению, совершенно беззубая в вопросах экологии. Я состоял в первом составе общественной палаты, возглавлял в ней экологическую комиссию. А сейчас я вижу, что они экологией вообще не занимаются.

– В чем вы видите опасность растущей протестной активности в республике? Стоит ли властям сейчас проявить беспокойство и начать реагировать в этом направлении или действовать на упреждение?

– Не только стоит – это необходимо сделать. Поскольку без этого мы не сможем развивать экономику. Все понимают противоречие между экологией и экономикой. Когда люди не имеют достоверной информации, они будут протестовать против всего. Вот не нужно им никакого объекта, какой бы он хороший в экологическом плане ни был, какие бы преференции нам инвестор ни обещал. Мы будем регионом, в который не пойдут инвестиции. Их и сейчас-то нет у нас толком. В сфере экологии инвестиций у нас нет. В сфере обращения с отходами все предложения прекратились. Потому что здесь у нас по объектам размещения отходов тоже протестная активность растет. Это удар по экономике, удар по инвестициям.

Во-вторых, это политическая нестабильность. То есть люди недовольны властью. Они видят, что власть не может повлиять на крупный бизнес, крупный бизнес распоясался совсем, экономит на природоохранных мероприятиях везде и всюду, на первом месте только прибыль, а власть ничего не делает.

То есть мы видим, что это в целом дестабилизирует и экономику, и социальную среду в регионе. Это ни к чему хорошему в политическом плане не приведет.

– Но даже если это не приведет ни к чему хорошему в политическом плане, в краткосрочной перспективе-то мы видим, что есть позитивные результаты протестной активности. Вот отстояли Куштау. То есть протесты выполняют положительную функцию.

– Положительную в конечном счете – да. А вот вы спросите насчет положительного исхода у тех 80 ребят, задержанных в ходе протестов на Куштау. Они защищали свою землю, свою природу, свои права и свое здоровье – а их за это в кутузку сажают. И это видит вся страна! Вот это совершенно неправильно.

– И, наверное, неправильно, что к каждой такой локальной проблеме будет подключаться президент?

– Конечно. Это ведь можно решать на уровне регионов. А у нас, к сожалению, приходят руководители регионов, да и главы районов – у них у всех настроение временщиков: ну, пять-десять лет отработаю и уйду куда-нибудь. На далекую перспективу никто не планирует.

– То есть у нас нет механизмов, которые в нормальном обществе должны функционировать и решать эти проблемы в обычном, рабочем режиме?

– У нас механизмы есть, только они не применяются. У нас есть Совет по правам человека, есть общественная палата. Но толку от них я не вижу. Есть процедура общественных слушаний, но они делаются кулуарно, тайком. Не дают работать общественным институтам. Нет поддержки общественным экологическим организациям. Даже противодействие зачастую идет.

Появились как грибы после дождя, при поддержке конкретных чиновников всякого рода проплаченные «зеленоватые» малокомпетентные общественные деятели и блогеры (якобы эксперты), вовсю «пиарящие» в государственных СМИ опасные коммерческие проекты «грязного» бизнеса. А ведь это – прямой путь к эскалации экологического кризиса в промышленно развитых регионах.

Нам нужно, чтобы власть была более открытой и вошла в союз с конструктивно работающими экспертными сообществами, общественными организациями и СМИ, с тем чтобы заставить крупные предприятия выделять деньги на природоохранные мероприятия. Мы должны объединиться, чтобы сказать: ребята, это наша земля, мы здесь живем.

Оригинал интервью напечатан в «ФедералПресс». Материал публикуется с небольшими изменениями.