Более того, Сутягин далеко не единственный, кто может именоваться политическим заключенным. Можно назвать такие фамилии потенциальных обладателей этого статуса: Ходорковский, Трепашкин, Лебедев, Пичугин…

На заседании «круглого стола», который под названием «Дело Сутягина. Проблемы общественной поддержки» прошел на днях в Москве, выступили адвокаты осужденного за государственную измену ученого Института США и Канады Анна Ставицкая и Владимир Васильцов. Они рассказали присутствовавшим на встрече журналистам и правозащитникам о том, как проходил отбор присяжных заседателей и судебное заседание под председательством судьи Московского городского суда Марины Комаровой. Выяснилось, что из трех десятков произвольно выбранных кандидатов в присяжные сразу же взяли самоотвод около десяти человек. Пятеро честно признались, что они сами или их родственники имеют отношение к ФСБ. ( То есть, каждый пятый! Интересная у нас страна получилась: в ней пятый житель оказывается причастным к самой одиозной организации — прим. Авт.)

Из рассказанного адвокатами стали очевидны те детали, о которых общественность ранее не знала. К примеру, о том, как именно проходила экспертиза материалов, которые были вменены Сутягину как секретные. На самом деле эксперты были из ФСБ или родственных ей ведомств. Открытые источники, которые предоставили суду адвокаты, практически не исследовались экспертами. Независимое экспертное заключение в судебном заседании даже не рассматривалось, и по ходатайству государственных обвинителей было признано судьей Комаровой недопустимым доказательством и также не рассматривалось присяжными заседателями.



На сегодняшний день ситуация такова: основная жалоба на приговор суда еще не написана и в Верховный суд РФ не направлена, поскольку не изготовлен протокол суда. Только после изучения протокола и написания замечаний к нему адвокаты направят жалобу. (Предварительная уже направлена). Работа адвокатов усложнена тем, что все дело, и протокол суда, имеет гриф «особой важности».

—>
Здесь я бы сделал «лирическое» отступление. Дело в том, что грифы секретности присваиваются следователями ФСБ произвольно и специально для того, чтобы сделать условия защиты по делу максимально сложными. На самом деле секретами там и не пахнет. Причем убедиться в этом может даже не подготовленный человек. Вот, к примеру, что вменялось Сутягину. По мнению следствия, он передал иностранной разведке следующие данные:: 1. Варианты состава стратегических ядерных сил РФ на период до 2007 года… 2. Боевые возможности модернизированного МИГ-29. 3. Возможные направления развития отечественных управляемых ракет… 4. Состав и состояние системы предупреждения о ракетном нападении. 5. Сведения по теме «Министерству обороны не удалось в полном объеме реализовать планы по созданию соединений постоянной готовности».

Краткий анализ этих, с позволения сказать, «секретных» сведений дает возможность утверждать следующее:

1. Состав и состояние системы предупреждения в обязательном порядке должен заявляться Россией США на взаимных началах. Не говоря уж о том, что о каждом пуске своих ракет Россия заранее уведомляет США с предоставлением всех телеметрических данных. (Более того, здесь я хотел бы обратить внимание на то, что ФСБ неоднократно уже своим произвольным засекречиванием данных, изложенных в договорах СНВ-1 и СНВ-2, демонстрировала неприятие международных соглашений Российской Федерации. То есть, ФСБ, по сути, проводит политику противодействия внешней политике государства. При желании это можно квалифицировать как государственная измена — прим. Авт.).



2. По эпизоду «Министерству обороны не удалось…» можно сказать следующее: если секретить все, что не удалось путинско — ивановскому министерству обороны, то несекретной окажется одна фраза: у России есть министерство обороны.



3. «Варианты состава…» Ключевое слово «варианты». Согласно толковому словарю Ожегова — это разночтение в тексте. Риторический вопрос: могут ли в нормальном государстве разночтения являться сведениями, составляющими гостайну?



4. «Возможные направления…» Ключевое слово «возможные», то есть, те, которые могут произойти. А могут и не произойти. Иными словами, предположение названо тайной. А это абсурд.



5. «Боевые возможности модернизированного МИГ-29». Я не знал, что Сутягин был летчиком-испытателем. Потому что о фактических возможностях модернизированного самолета лучше летчика никто знать не может, даже конструктор. К слову, конструктор этого самолета показал, что сведения, вмененные Сутягину как секретные, на самом деле таковыми не являются. Однако суд не принял эти показания во внимание.

Обращает на себя внимание и хронология так называемых преступных эпизодов. 15-17 сентября 1998 г., 15 января 1999 г., 27 марта 1999 г., 20 мая 1999 г., 14 июля 1999 г… Только перечисление этих дат дает повод для вывода: либо ФСБ, зная о противоправной деятельности гражданина, всякий раз давала ему возможность передавать секретные сведения, не предпринимая попыток их пресечь и, тем самым, совершая преступление в виде соучастия в совершении государственной измены; либо все это стало ФСБ известно от самого Сутягина, который честно рассказал следствию все, что знал, не подозревая, что за невиновные действия его осудят.

Выступившие члены Независимого экспертного бюро Мара Полякова и Владимир Миронов говорили о тех фактах, которые явно свидетельствуют о нарушении законов со стороны судей. Очевидно, что судьи в так называемых шпионских процессах просто выполняют заказ, а не исполняют профессиональный долг судьи.

На заседание «круглого стола» пришли также и родители Игоря Сутягина. Они рассказали, что буквально несколько часов назад побывали на свидании с Игорем. Он чувствует себя нормально. Считает, что адвокаты его работали очень хорошо. Просит писать ему письма, потому что не хватает нормального общения. (В конце заседания адвокат Васильцов зачитал обращение Сутягина — см. в приложении).

Обращаясь ко всем присутствующим, правозащитник Людмила Алексеева, руководитель Московской Хельсинкской группы, сказала: «Мы сделаем все, чтобы несправедливый приговор в отношении Игоря Сутягина был отменен».