Над Москвой утром двадцать пятого июня было серое, тоскливое небо, накрапывал дождь. В старом здании суда на Поварской шел ремонт, грохотали перфораторы, сновали рабочие, и господин в синем костюме с нарядной пластиковой карточкой на лацкане приветливо посоветовал пройти в новый корпус. А в этом старом, пропитанном духом советской истории доме в огромном зале с бронзовыми светильниками, с массивными звездами так любил витийствовать генпрокурор Вышинский. Именно в этом зале в ноябре 2000 года Военная коллегия отменила приговор по делу экологического журналиста Пасько от июля 1999 года и прозрачно намекнула в своем решении, что срок ему надо дать. И серьезный.

У нового здания ожидали начала процесса Эрнст Черный, Алексей Симонов, Алексей Яблоков, Наум Ним, Анатолий Пышкин, Александр Ткаченко. Подходят Александр Никитин, Йон Гаусло, Фредерик Хауге, Влад Никифоров. Раздаю им свежий, еще пахнущий типографской краской первый номер журнала «Экология и право». Алексей Симонов тут же острит: «Редакционная коллегия почти в сборе, не хватает главного редактора – Гриши Пасько. И вообще, хватит ему отдыхать в камере, пора браться за работу». Собравшиеся улыбаются. Не особенно широко, но улыбаются. А над нами на высоте второго этажа нависает большая статуя, завернутая в брезент. На фоне блистающих стекол, бронзы переплетов, полированного мрамора смотрится дико и напоминает сцену расстрела из «Броненосца Потемкина». Под брезентом – Фемида. Процедура досмотра, металлоискатель, суперсовременный лифт.

У зала №4040 милиция, с «Макаровыми» в кобурах; маленький, белобрысый сержантик играет наручниками. Зал тесный, телевизионные операторы выстраиваются тесной шеренгой, из-за камер почти ничего не видно. От адвокатов нас отделяет стальная клетка. Наводишь объектив на Генри Резника, Анатолия Пышкина, Ивана Павлова, а они все – в клеточку. Симптомы времени, однако. Как сказал наш президент: «Замучаетесь пыль глотать…».

Ровно в 10.00 начинается заседание. Председательствующий – Юрий Пархомчук. Фамилию, впрочем, писал со слуха, табличек на зале тут не вывешивают и пресс-релизов не выдают. Представитель главной военной прокуратуры – подполковник юстиции Игорь Мурашкин. Лицо у подполковника свидетельствует. Цвет и одутловатость. С кем не бывает. Особенно на такой вредной работе. Пархомчук представляет адвокатов, состав суда, спрашивает, есть ли заявления, ходатайства. Общественный защитник Александр Ткаченко зачитывает ходатайство о рассмотрении дела в открытом заседании. Мурашкин, естественно, возражает. Пархомчук, естественно, посовещавшись на месте и учитывая, и имея в виду, а также… Секретарь суда радостно: «Просим посторонних покинуть зал!». В 10.18 пресса, многочисленные посольские работники оказываются в холле. Телевизионные операторы тут же засыпают на мягких диванах.

В 12.10 из зала выскальзывает прокурор, мгновенно проснувшиеся телеоператоры, тираня друг друга камерами, бросаются к двери. Генри Резник, отбросив седую прядь, обещает бархатным баритоном:

-Я буду выступать последним и буду говорить вещи, неприятные для суда.

Общественный защитник Александр Ткаченко, мрачно, желчно добавил:

— Первым выступил я, затем адвокат Анатолий Пышкин, потом адвокат Иван Павлов. Я сказал – дело Пасько чистейшей воды политический заказ, оно специально было затянуто до 25 декабря для того, чтобы очень громко прозвучавшим приговором скрыть те преступления, которые были совершены на «Курске». Я боюсь, что сегодняшнее рассмотрение кассационной жалобы Пасько и его адвокатов совпадают с днем вынесения приговора по делу полковника Буданова. И не дай-то Бог, чтобы Григорий остался сидеть за душегуба. Чтобы опять его дело не послужило дымовой завесой.

Адвокат Анатолий Пышкин подводит итог.

— Момент истины наступит очень скоро. Но запомните, что прокурор предложил отменить приговор из-за того, что очень уж мягкое наказание и просит направить дело на новое судебное расследование, в котором назначить Пасько более строгое наказание.

Успеваю задать ему вопрос;

— Анатолий, когда вы видели Григория Пасько, как он выглядел, какое у него настроение?

— Последний раз я видел Пасько 18 июня, – отвечает адвокат, — выглядел он так, как может выглядеть человек, просидевший полгода в камере. А настроен по-боевому – биться до конца. Состояние – как натянутая струна. Напоследок сказал – мне главное дождаться 25 июня, я жду с надеждой, что судьи смогут рассмотреть нашу кассацию объективно и вынесут справедливое решение. И признают меня невиновным.

После перерыва, в 13.15 участники процесса проходят в зал. Во Владивостоке уже начало девятого вечера, и я могу себе представить, что творится с Гришей Пасько, жадно смотрящим в экран старенького телевизора. Но для того, чтобы представить это, нужно отсидеть с Гришино.

Выматывая душу, тянутся секунды, минуты. Перечитываю книгу Григория «Мы поем глухим». Господи, ну неужели мы вновь поем глухим? Да услышьте же нас!

В 15.01 телеоператоры вновь бросаются к дверям зала. Из которого выходят адвокаты. Они объявляют, что судьи удалились в совещательную комнату для вынесения решения. Ждем, ждем, ждем. Наконец нас пускают в зал.

-Встать, суд идет!

Судья Пархомчук начинает оглашать решение. И поначалу сердце наполняется надеждой. Судьи исключают из приговора несколько деталей, касающихся пребывания Пасько на заседании военного совета Тихоокеанского флота. Ну, ну, ну… И тут звучит:

— В остальной части приговор оставить без изменения. А кассационный протест прокурора и кассационную жалобу осужденного Пасько и его защитников без удовлетворения.

Судебный пристав с помощью милиционеров начинает вытеснять нас из зала. Адвокат Иван Павлов с помертвевшим лицом говорит по телефону с женой Пасько Галей. В холле коллеги по журналистскому цеху диктуют по мобильникам новость в редакции. Милиционеры и пристав теснят нас к лифтам. На улице злые порывы ветра, холодные капли дождя. Над входом все та же зловещая фигура, завернутая в брезент.

Наш Гриша остается в СИЗО 25/1, в одиночной камере №95. И скоро его постараются увезти в лагерь строгого режима. Мы глотаем пыль, которую обещал президент. Ничего – прокашляемся. Есть и Страсбургский суд по правам человека. Есть и механизм условно-досрочного освобождения. И обязательно настанет день, когда Григорий Пасько, поэт, писатель, экологический журналист, будущий юрист выйдет на свободу. И напишет новые статьи. Блистательные, язвительные, саркастические. И выиграет судебные дела. Опубликует новые книги. Все это – будет. И новые песни, новые стихи, и новые победы. Для этого мы и живем в этом блистательном и яростном мире.