«Грязная бомба» Ленинграда» – так называлось журналистское расследование автора этих строк, опубликованное на сайте «Беллоны» 27 декабря 2006 года. Эта история о том, как в Ленинграде, Ленинградской области, Карелии, Подмосковье, на Семипалатинском полигоне в Казахстане создали и испытали оружие массового поражения – боевые радиоактивные вещества (БРВ). Их сейчас называют радиологическим оружием, «грязной бомбой».

В процессе создания оружия, испытаний его опытных образцов именно наша земля оказалась загрязнена, отравлена радионуклидами. Это участки на Шкиперском протоке Васильевского острова рядом с центром Санкт-Петербурга, на испытательной базе ВМФ в поселке Песочное Выборгского района Ленинградской области, на островах Коневец, Хейнясенмаа, Кугрисаари, Макаринсаари, Мекерикке в Ладожском озере.

Сегодня мы публикуем материал о том, какие еще опасные сюрпризы может таить земля на Шкиперском протоке. Что происходило на борту опытового судна «Кит», как в ЦК КПСС узнали о том, что на нем полно радиоактивных отходов. Почему началась эпопея по его подъему и эвакуации на Новую Землю. О том, что ядерный полигон на Новой Земле начинался на Ладоге. Какие усилия пришлось приложить для очистки ладожских островов от радиоактивной грязи. И какое еще оружие испытывали на озере, из которого мы пьем воду.

Тайны Шкиперского протока

В конце 2012 года из Комитета по природопользованию Санкт-Петербурга нашей редакции сообщили, что на участке радиоактивного загрязнения №1360 по адресу ул. Шкиперский проток, д. 16 проведена дезактивация всех 23 очагов загрязнения. И заверили – радиационный фон на всей площади объекта не превышает допустимых значений, все радиоактивные отходы с территории удалены. С большим трудом удалось попасть на дезактивированный участок. На сайте появилась статья «С «грязной бомбой» Ленинграда покончено?»

Но меня не оставляло опасение, что бывшая ядерная помойка еще может преподнести сюрпризы. Мне удалось найти специалиста, который участвовал в дезактивации на Шкиперском протоке несколько лет назад. Мы встретились в редакции, и он стал рассказывать. Я убедился, что Василий Иванов (имя и фамилия по просьбе моего собеседника изменены), знает эту территорию от «А» до «Я». На схеме участка, который был дезактивирован, он показал, где находились лаборатории, стояла цистерна с жидкими радиоактивными веществами, где было расположено хранилище для источников, а где – «горячие» камеры.

Справка «Беллоны»: «Горячая» камера – помещение для работы с радиоактивными веществами высокой активности без присутствия человека. «Горячая» камера имеет биологическую защиту, оборудуется смотровым защитным окном, манипуляторами для дистанционной работы и рядом приборов, устройств и приспособлений в зависимости от характера исследований, выполняемых оператором. «Горячие» камеры входят в состав исследовательских атомных центров и лабораторий.

Большой энциклопедический политехнический словарь. 2004.

Иванов уточнил, что они перед дезактивацией нашли специалистов, которые работали с БРВ, вот они и рассказали, что в цистерну закачивали состав со стронцием-90, но он был с примесью цезия-137. Из нее жидкость заливали в емкости уже из шланга с краном в «горячих» камерах.

– Интересно вот что, – вспоминает Иванов, – береговая линия залива, когда там работали с боевыми радиоактивными веществами, проходила прямо по участку, где располагалась секретная в/ч 70170. Мы нашли карту 1948-1949 годов и сами удивились этому. Со слов ветеранов вода и иловые осадки в бухтах рядом с войсковой частью были настолько «грязными», что когда там опрокинулась лодка, в которой каталась парочка, пришлось изъять у них всю одежду, и загонять в душ. Несмотря на всю грубость приборов того времени, они показали, что одежда просто «светит». Но тогда нормативы были другие. Тогда сбрасывалось, сбрасывалось и сбрасывалось. И это было в порядке вещей. Норматив не превышаем? Не превышаем! Тогда – сбрасывай! Есть!

В этих зданиях на Шкиперском протоке 16 разрабатывали «грязную бомбу». Сейчас здания разобраны и вывезены в могильник. Credit: Александр Николаев, агентство «Интерпресс»

Василий Иванов отметил, что когда он участвовал в дезактивации, ликвидаторы по буровым данным нашли «захоронку». Сделали ее в те давние времена просто – выкопали яму и скинули туда огромное количество «грязного» барахла.

– Могут ли такие же захоронки обнаружиться за пределами того участка, который вычищен? – спросил я.

– Могут, – ответил он. – Потому что здесь можно нарваться на все, что угодно. Можно ожидать неприятностей по старой береговой линии, она уходила вдоль бывшего завода «Прибой». Можно наткнуться на пятно на территории НПО «ЭКРОС» – это бывший военный городок, она примыкает к очищенному участку.

– Сколько же раз чистили участок? – спросил я. – И сколько на это ушло денег? Виктор Матюхин и Владимир Бордуков, ученые, работавшие в в/ч 70170, рассказывали мне, как спустя годы после того, как часть передислоцировалась отсюда, дозиметристы, экипированные в защитные костюмы, обследовали помещения и территорию вокруг зданий. Жаловались, что засыпка чистым грунтом слоем в полметра не снижает повышенный гамма-фон. Пробы листьев с тополей и растительности на содержание радионуклидов показали – все сильно «светит». А когда вы – профессионалы говорите «светит», речь идет о высоких уровнях радиации.

– Чистили в восемь заходов, – ответил Иванов. – Сначала в 1962 году, когда оттуда уходил институт. Потом взялись за очистку в 1977-ом. Но работали на основе тех нормативов, что были. Где-то выкопали яму, свалили все туда экскаватором и засыпали. Потом взялись в 1991-ом. Тогда все мы ходили вокруг этого участка и от замеров хватались за голову. Потом опять чистили, но очень помалу. И, начиная года с 95-го, началась планомерная очистка. Денег ушло немеряно. Там убрали и вывезли в общей сложности более трех тысяч кубометров «грязной» земли. Вся эта территория – и на дезактивированном участке и вокруг него все равно должна оставаться под контролем Роспотребнадзора, любое строительство должно идти здесь под строжайшим контролем.

Ядерный полигон на Новой Земле начинался на Ладоге

Чем дольше я собирал материалы о «грязной бомбе», тем яснее становилось – секретная войсковая часть 70170 на Шкиперском протоке не могла работать без мощного испытательного полигона на Ладоге. Что взрывы зарядов с боевыми радиоактивными веществами на опытовом судне «Кит», на ладожских островах и под водой – лишь часть огромных работ по созданию не только боевых радиоактивных веществ, но и ядерного оружия.

И вот оно – журналистское везение: на одном из сайтов нашел воспоминания Анатолия Куцкова – капитана I ранга в отставке, председателя Совета организации ветеранов Приозерского полигона. В 80-90-е годы прошлого века Куцков служил начальником научно-исследовательского испытательного отдела войсковой части 99795, работал в авторском коллектива по разработке стандартов ядерной безопасности СССР. Многое о проводившихся на полигоне работах написано им в «Книге воспоминаний ветеранов», подготовленной к 60-летнему юбилею полигона. Но для ее публикации нужно, чтобы Министерство обороны сняло с многих тем грифы секретности.

Он написал о том, как на Приозерской земле была создана войсковая часть 99795. Под этим наименованием скрывался созданный 9 марта 1953 года «Объект 230 ВМФ».

Анатолий Куцков встретил меня на платформе в Приозерске, с озера Вуокса как раз налетел мощный снежный заряд. Он стоял в этой снежной круговерти – высокий, под два метра ростом. И я невольно подтянулся и чуть не стал печатать строевой шаг. Куцков крепко пожал мне руку, бросил острый взгляд из-под густых бровей. И читалось в этом взгляде – а ты правду напишешь?

Куцков повел меня к мичману в отставке Анатолию Агареву. Он единственный из живущих в Приозерске ветеранов, который участвовал в испытаниях боевых радиоактивных веществ на «Ките». Перед ветеранами я положил карту Ладоги, на которой были острова Северо-западного архипелага.

Эксперт по атомным проектам Экологического правозащитного центра «Беллона» Алексей Щукин ведет замеры гамма-фона у забора, ограждающего дезактивированный участок. Credit: Виктор Терешкин

В те далекие времена им в целях секретности были присвоены условные наименования – Сури (Хейнясенмаа), Малый (Макаринсаари), Мюарка (Мекерикке). А в народе их в то время называли Оборонными. Там всюду были следы окопов, траншей, орудийных фундаментов. И ветераны стали рассказывать. Что-то не могли сразу вспомнить – ведь прошло столько лет. А какие-то детали передавали так, будто это было вчера.

Первым направлением работ «Объекта 230» были испытания боевых радиоактивных веществ. Потом, когда выяснилась бесперспективность этого оружия, и работы по этому направлению были свернуты, – исследования воздействия ударной волны и поверхностных явлений подводного ядерного взрыва на корабли и объекты инфраструктуры.

Оборонные острова были выбраны из-за особой секретности всех работ с БРВ и их опасности для населения. Для охраны островов и акватории вокруг них, для обеспечения исследований, связи подразделений на островах с материком и между собой в состав в/ч 99795 был включен 60-й отдельный дивизион специального назначения, базировавшийся в заливе Рыбный у Приозерска.

Военные строители начали строить на берегах залива электростанцию, мастерские, склад и лазарет, лабораторное здание. Возле узкой протоки, соединявшей озеро Дроздово и залив Щучий, началось строительство деревянных щитовых зданий клуба, казармы и общежития офицеров.

Началось строительство и на Оборонных островах. На Хейнясенмаа в капонирах финских оборонительных сооружений устроили склады, построили казарму, общежитие офицеров, клуб и домик командира. На острове Макаринсаари в начале лета 1953 года поставили палатки и начали возводить двухэтажное радиобиологическое здание, вольеры для лабораторных животных и пункт санитарной обработки, состоявший из двух палаток. Обустраивался и остров Мекерикке.

Для обеспечения режима секретности на острове Хейнясенмаа построили три вышки, на которых несли службу часовые. Режим соблюдался строжайший. На всех картах Ладожского озера район Северо-западного архипелага (полигон ЛО-20) был очерчен красной линией с указанием: «Район, запретный для плавания всех судов».

Судам, следующим из южной части озера в Карелию, приходилось делать большой крюк. Гражданские суда, как правило, покорно огибали запретный район, но у командиров базирующейся в бухте Владимирской бригады кораблей на первых порах при следовании в расположение своей базы в городе Лахденпохья нет-нет, да и возникал соблазн «срезать угол» и проскочить через запретную зону. И тогда корабли охранения выходили на перехват, и давали залп боевыми снарядами – впереди по курсу нарушителя. Это быстро охлаждало горячие головы и заставляло немедленно менять курс и направляться на выход.

Анатолий Агарев в марте 1953 года служил в Либаве старшиной команды мотористов на «Большом Охотнике 337». И тут в Либаву прибыл капитан 2 ранга из 6-го Управления ВМФ. Задача у него была – набрать на «Большой Охотник» команду, прошедшую самый строгий отбор в компетентных органах. Естественно, капитан 2 ранга расписывал кандидатам самые радужные перспективы службы. И молодой Анатолий Агарев, с 16 лет служивший на флоте, поддался уговорам.

Он вспоминает, какими ударными темпами шло строительство на островах, как строили домики, сторожевые будки, казармы. А в августе привели опытовое судно «Кит» и поставили на бочки между Кугрисаари и маленьким островком. Ветераны вспомнили такие детали: «Кит» был без винтов. Их сняли, когда эсминец тащили через Ивановские пороги. Позже, когда через эти же пороги нужно было проводить доки с подводными лодками, их взорвали.

На борт «Кита» БРВ доставляли на машинах с Васильевского острова, из в/ч 70170. В заливе Рыбный автокраном перегружали на корабли. А дальше по воде – на «Кит» или испытательные площадки на островах.

Возили в свинцовых контейнерах, весили они около тонны, везли их в кузове принайтовленными, то есть – закрепленными. Контейнеры были в виде усеченного конуса с диаметром основания примерно один метр, высотой также около метра и толщиной стенки сантиметров 20. Это чтобы уберечь личный состав от гамма-излучения. Цилиндрическая полость, в которую помещалась стеклянная ампула с жидкими БРВ, закрывалась свинцовой пробкой.

Но летом 54-го года произошло ЧП. На ухабе контейнер подпрыгнул, найтовы лопнули. Он проломил днище кузова, заклинил кардан, и пробка из него выскочила. Ампула разбилась, и боевые радиоактивные вещества облили кузов, попали на дорогу. Офицер, сопровождавший груз, бегом помчался до железнодорожной станции в Отрадном, сообщил в часть о ЧП. К месту аварии тут же выслали машину с офицерами, матросами. Туда же отправили кран. Аварийную машину отбуксировали в лес, контейнер перегрузили на другую. А «грязную» машину облили бензином и сожгли. Из-за строжайшей секретности населению о ЧП не сообщали.

Вторая авария с БРВ имела трагические последствия. Произошла она во время перегрузки контейнера с буксира МБ-81 на «Кит». От тяжести контейнера изношенный строп кран-балки оборвался. И сорвавшийся контейнер грохнулся на палубу буксира. И опять пробка выскочила, а выплеснувшаяся радиоактивная жидкость попала на руку руководившего работами командира МБ-81 старшего лейтенанта Брусова. Через неделю рука у него воспалилась и покрылась язвами. Он долго лежал в госпитале, потом был комиссован и через полтора-два года умер.

Анатолий Куцков и Анатолий Агарёв у карты Ладоги. Credit: Виктор Терешкин

– И после этих ЧП контейнеры стали доставлять мы на «Большом Охотнике», – подчеркнул Агарев. – Ходили в Ленинград, там выше Володарского моста, на левом берегу был старый, обветшалый причал. Под покровом ночи причаливали, подходила машина с контейнером, автокран, и мы грузили контейнер на борт. По штормовому закрепляли все это «хозяйство» у носовой пушки. Мы ни спецодежду не надевали, ни противогазы. Просто личный состав уходил из первого кубрика во второй и третий, чтобы в случае ЧП не было облучения. Когда к «Киту» подходили, тоже были без защиты. Когда перегружали тоже.

– А какой дозиметрический контроль был при этих работах? Вам кто-нибудь говорил о том, какие уровни излучения были при этих опытах? – спросил я.

– Об уровнях никто не говорил. Дозиметры-«карандаши» мы носили постоянно. Нам говорили – то, чем мы занимаемся, вещь опасная, надо беречь себя. Как сейчас помню, один полковник мне говорил, если есть возможность, – возьми на грудь, выпей водки. И мы иногда употребляли, – признался ветеран. – Было такое.

– А какую спецодежду выдавали?

– Мы надевали телогрейки, перчатки, плащи, противогазы, а потом нас проверяли дозиметрами. Противогазы и спецодежду надевали только во время испытаний. Я участвовал в опытах всего два раза. Давали расписаться – подпишись, что не разгласишь гостайну, потом нас инструктировало несколько человек – что надо делать во время опытов, чтобы не облучиться, как нужно одеться. Дезактивировались как? А водой на берегу мылись. В 55-ом году, помню, появился какой-то раствор, им поливали себя, а потом скатывали водой. Пункт санитарной обработки – ПСО проходили на берегу, там стояла палатка, где переодевались. Снимали обмундирование, в котором работали, а потом уже надевали свое.

На палубе «Кита» стояли клетки с собаками. Мне нужно было накапать БРВ на палубу невдалеке от клеток. Как сейчас помню – в свинцовом футляре с ручкой стеклянная ампула, на боках у футляра две прорези, чтобы было видно ампулу. А на ампуле деления. Нажмешь на крышку, откидывается свинцовый колпачок, и ты выливаешь жидкость на палубу, одно или два деления отмериваешь. Сами боевые радиоактивные вещества – это маслянистый состав, цвет глиняный такой на просвет. А до этого нас инструктировали – сколько налить, на каком расстоянии от животных. Сами ученые сидели на острове, наблюдали за тем, что мы делаем в стереотрубы и бинокли. «Кит» в это время стоял носом на безымянный островочек, это потом уже его поставили вдоль него, когда он в 56-ом стал тонуть. Ученые одевались, как правило, в сапоги, ватные брюки, телогрейки. Противогаз, плащ с надвинутым капюшоном. Перчатки.

– А сколько ученые выжидали после того, как вы наливали БРВ на палубу?

– В первый раз мы пришли на «Кит» до обеда, и только к вечеру нам сказали идти забирать животных. И отвозить их в химлабораторию. Во второй раз – тоже налили БРВ около полудня, а забирали собак часов в девять вечера.

Из рассказов ветеранов выяснилось, что после гибели животных катером доставляли с «Кита» на берег и передавали в лабораторию для исследования, после чего трупы сжигали или хоронили в специальных могильниках. Сотрудники радиобиологической лаборатории на животных отрабатывали те самые лекарства, которыми спасали потом пострадавших при авариях атомных подводных лодок и чернобыльцев.

После свертывания работ с БРВ «Объект 230 ВМФ» был передислоцирован на материк – в залив Рыбный Приозерского района Ленинградской области, и передан в подчинение Центральному научно-исследовательскому институту №16 ВМФ. А он был полностью ориентирован на исследование поражающего действия морских ядерных взрывов. В составе полигона появился третий отдел, занимавшийся исследованием полей давления подводных ядерных взрывов. В 1960 году «230 Объект ВМФ» был переименован в «230 Объект МО» и передан в состав 12-го Главного Управления Министерства Обороны.

Заряды с боевыми радиоактивными веществами испытали не только на «Ките». На Хейнясенмаа, в бухте Безымянной заряд с БРВ взорвали на палубе «Малого охотника». Полусгнившие шпангоуты его сгоревшего деревянного корпуса до сих пор торчат из воды у остатков пирса в бухте.

– Прошла целая жизнь, как вы сейчас относитесь к тем опытам? – спросил я мичмана Агарева.

Он немного подумал, вскинул седую голову:

– Скажу так – работа была нужна государству для обороноспособности. Мы делали нужное дело.

Анатолий Куцков добавил:

– Расскажу вам историю, которая многое объясняет. Когда я прибыл на службу в войсковую часть 9975, а это было в 1967 году, там служил секретчиком мичман Юрий Тимофеевский. Я работал вместе с ним долгое время в одном отделе, потом он демобилизовался. Через какое-то время после демобилизации он тяжело заболел и вскоре умер. А в прошлом году к 61-й годовщине полигона я написал статью «Объект 230 ВМФ», опубликованную в городской газете Приозерска «Красная Звезда». И когда статья вышла, мне позвонила Екатерина Тимофеевская, вдова Юры. И рассказала, что только из статьи узнала, что ее муж, служил на «Ките» и на нем пришел на Оборонные острова, участвовал в испытаниях БРВ. А Екатерина Тимофеевская работала заведующей поликлиникой Центральной Приозерской больницы. Связи в медицинском мире имела большие, и когда муж заболел, стала возить его к разным специалистам. Всегда присутствовала на обследованиях. И после анализов, рентгенограмм первым вопросом к Юре был – «Имели ли вы дело с радиоактивными веществами?». И ответ был всегда – «не имел!» Когда рак легких уже был не операбельный, его отпустили домой умирать. Понимаете – уже стоя одной ногой в могиле, он ни жене, ни врачам ничего не рассказал! Вот так нас воспитывали в то время.

Атомная бомба в торпедном аппарате

– Когда в 1956 году работы с боевыми радиоактивными веществами закончили, – продолжил свой рассказ Агарев, – первый отдел по испытаниям закрыли и передали на Новую Землю. А я в 1958 году ушел на своем «Морском охотнике» в бригаду опытовых кораблей (БОК) во Владимирскую бухту. Два года – 1959 и 1960-ый 576 катер и мы ходили сюда же – к Оборонным островам по договору с частью охранять район испытаний. В 61-ом году я перешел на «Дельфин», это бывшее немецкое судно, для доставки торпед на позиции лодкам. Он мог брать по 30 штук торпед. Его переделали для испытаний, поставили на корме торпедный аппарат, сделали решетку, которая опускалась с борта, на ней стояли направляющие, с которых уходили торпеды.

Мичман Анатолий Агарев в 1953 году.

Во время торпедных стрельб мы всегда обеспечивали безопасность этого района. А еще ходили обеспечивать безопасность в Лахденпохью. Там испытывали глубоководные торпеды «умницы» калибра 450 мм за островами Кильпасаарет. Глубины в этом месте большие – около 230 метров. Это было в 1970 году.

Торпеду пускали с СИС – специального испытательного судна в виде катамарана, он у нас в бухте Владимирской базировался. На одной из подводных лодок, она у нас постоянно была, на носовой части поставили торпедный аппарат, просто сверху приварили. Базировалась она летом у нас в бухте, а на зиму уходила. А в районе Кильпассарета эти торпеды «умницы» были снаряжены в боевом отсеке не толом, а каким-то таким взрывчатым веществом, что мощность у него была потрясающая. В этом районе погружали специальный металлический отсек глубоководный, между собой мы называли его «Трешер», помните такую погибшую американскую подводную лодку? Опускали отсек на 200 метров, внутри размещались клетки с собаками. И пускали торпеды, они должны были проходить в 3-5 метрах от борта. Как только торпеда была на траверзе «Трешера», осуществляли ее подрыв. Корпус отсека оставался целым. А вот все живое внутри – погибало! Когда собак вскрывали, обнаруживали, что все внутренние органы оторваны. Эта торпеда была способна идти за лодкой, повторяя все ее маневры. Мчалась как гончая за зайцем. Поэтому их и прозвали торпеды-«умницы».

Полным ходом шли испытания торпед 533 мм, испытывали мы торпеды и 650 миллиметровые. Они предназначались для атомных головок. В испытании первой торпеды 650 мм участвовало порядка 20 кораблей. И мы пускали ее от Веркосаари мимо Коневца до Осиновца. Это около ста километров. И когда ее пустили, мы уже стояли и слушали, как она идет.

Справка «Беллоны»: Торпеда Т–5, изделие 233. Диаметр – 533 мм, вес торпеды 2 200 кг, длина 792 см, тип энергетики – парогазовая. Ядерный заряд – атомный, подлодки-носители торпед – всех проектов. Прямоидущая торпеда с ядерным боезарядом. Разработка торпеды с ядерным боезарядом Т-5 велась НИИ-400 (ЦНИИ «Гидроприбор») начиная с октября 1953 г. Ядерный заряд РДС-9 разрабатывался в КБ-11 Минсредмаша СССР под руководством Ю. Б. Харитона.

militaryrussia.ru/blog/topic-483.html

По воспоминаниям вице-адмирала Евгения Шитикова, специалиста в области кораблестроения и вооружения Военно-Морского Флота, бывшего начальника 6-го (ядерного) Управления ВМФ, государственные испытания торпеды Т-5 проводились в два этапа: на Ладожском озере и на Новой Земле. На Ладоге испытывались боеголовки без делящихся материалов – с весогабаритными стальными макетами ядерных материалов. Произвели 7 выстрелов, из них 6 были удачными. В таких же комплектациях на озере велись и подготовительные работы к новоземельским испытаниям.

И только после испытаний на Ладоге выдали техническое задание на оборудование Новоземельского полигона. Разработанная методика позволяла рассчитать момент взрыва и своевременно запустить регистрирующую аппаратуру при испытаниях на Новой Земле.

21 сентября 1955 года, наконец, осуществили подводный взрыв атомного боевого зарядного отделения торпеды Т–5 на полигоне Новой Земли. Его опустили на тросе с малого тральщика на глубину 12 метров. Это примерно соответствовало глубине хода торпеды. На акватории в губе Черной были расставлены корабли-мишени: эсминцы, подводные лодки, тральщики и транспортные суда.

Наконец государственная комиссия приняла решение проводить боевую стрельбу. Она состоялась 10 октября 1957 года на дистанцию 10 км с атомным взрывом на глубине 35 метров. В результате потопили шесть кораблей-мишеней: два эсминца, две подводные лодки и два тральщика. Адмирал Басистый доложил Главкому, что личный состав ПЛ С-144 «безукоризненно выполнил поставленные задачи».

Владимир Бордуков, капитан II ранга в отставке, ветеран подразделений особого риска вспоминает, что когда нашему флоту понадобились исследования параметров глубоководного атомного взрыва, испытания проводились именно на ладожском полигоне.

Разумеется, взрыв на Ладоге произвели не ядерный, а подорвали несколько тонн тротила. Для исследований закономерностей распределения радиоактивного заражения в воде и в воздухе при подводном взрыве был предусмотрен отбор проб имитатора – хлористого аммония из выброса водных масс. Выяснилось, что в атмосферу с газовым пузырем выбрасывается до 20% продуктов взрыва. Важно и то, что были получены пространственно-временные характеристики самого выброса.

Ветеран войсковой части 99795, капитан II ранга в отставке Евгений Семенов в своих воспоминаниях написал, что на полигоне велись работы по радиолокационному и радиотелеметрическому обеспечению пусков торпед и бомбометания. И сегодня можно смело утверждать, что в возможности осуществления подледных стартов баллистических ракет подводных лодок есть вклад и специалистов полигона, которые много лет отрабатывали оптимальные углы входа боевых частей в лед и конфигурации их лобовых обтекателей.

Помимо решения военных задач проводились исследования по проблеме стойкости дамб и плотин гидроузлов к воздействию поражающих факторов ядерного вооружения. Изучались способы их защиты, и отрабатывались мероприятия по ликвидации последствий аварий на гидроузлах. Плотины практически всех гидроузлов, построенных после 70-х годов прошлого века, включая построенную в Египте Асуанскую ГЭС, прошли исследования в в/ч 99795. 

Советская подводная лодка М-296 проекта А615 в качестве памятника в Одессе под обозначением М-305. Credit: Nils Hedenstierna

Для того чтобы обеспечить все работы на полигоне на Ладожском озере действовала 177 бригада опытовых кораблей (БОК). Базировалась она в бухте Владимирской. Корабли и суда обеспечивали испытания новой техники, отдельных приборов морского оружия, составов взрывчатых веществ. Гремели взрывы глубинных бомб, авиационных донных мин. Часто ученые-исследователи десятки раз проводили один и тот же эксперимент, стремясь добиться наилучшего результата в создании нового типа оружия.

Не осталась в стороне и авиация. Находящийся всего в 40 километрах от Приозерска аэродром Громово позволял принимать любые типы самолетов для бросковых испытаний глубинных авиабомб. Естественно, что в таких широкомасштабных испытаниях участвовали и подводные лодки. В конце 1970 годов в городе Лахденпохья базировался 88 дивизион подводных лодок проекта А615. Подводных лодок тогда было 12.

Справка «Беллоны»: Подводные лодки проекта 615 (А615) – серия советских малых подводных лодок (Quebec по классификации НАТО), единственная в мире серия подводных лодок с подводным движением на дизельном двигателе. Проект 615 был разработан сразу после Великой Отечественной войны и являлся развитием класса подводных лодок типа «Малютка». Подводные лодки этого типа предназначались для защиты портов, военно-морских баз и мест рассредоточенного базирования ВМФ СССР от нападения кораблей противника, а также для нанесения торпедных ударов по кораблям и судам противника в условиях узостей и шхер. Как и их предшественники типа «Малютка», подводные лодки этого проекта для повышения оперативной мобильности флота могли перебрасываться железнодорожным транспортом. Транспортировка по железной дороге по проекту должна была происходить с минимальным демонтажом конструкции.

militaryrussia.ru /Википедия

«Серьезно и опасно». Как начиналась операция «Кит»

Вот что о начале операции вспоминает подполковник медицинской службы в отставке, кандидат медицинских наук Вольдемар Тарита, участник испытаний на Семипалатинском полигоне, ветеран подразделений особого риска.

– Прибыл я в в/ч 99795 в августе 1976-го после службы на подводной лодке С-191 Дважды Краснознаменного Балтийского Флота. На должность младшего научного сотрудника медико-биологического отдела. В апреле грянул Чернобыль, из сотрудников отдела сформировали группу, которая в конце мая – начале июня срочно выехала на Семипалатинский полигон. Там был создан сводный лабораторно-методический комплекс. В группу вошли практически все научные сотрудники. Из офицеров я остался в отделе один – практически за всех.

И вот в июне мне звонит дежурный по части: «Срочно прибыть к командиру!» Вошел в кабинет к контр-адмиралу Оленину, доложил о прибытии. И уже по его обращению ко мне понял, что произошло что-то серьезное. Обычно он обращался ко мне – Вольдемар Андреевич, часто доверительно – Володя, а тут официально: «Товарищ подполковник, ознакомьтесь, с этими документами!»

И подает мне несколько бумаг. Читаю. Один из офицеров, уволенный за год до этого из-за какой-то конфликтной ситуации, написал многостраничное письмо в ЦК КПСС. О том, что в 50-е годы в в/ч 99795 проводились работы с боевыми радиоактивными веществами на островах Ладожского озера. На опытовом судне «Кит», которое после окончания испытаний было превращено в могильник и затоплено. Территория островов радиоактивно загрязнена, не охраняется. Эти места активно посещают рыбаки и туристы. Все это представляет для них серьезную опасность. А так как Ладожское озеро является источником водоснабжения для всего пятимиллионного Ленинграда, то опасность грозит и всем ленинградцам. К этому прилагалось несколько писем из очень высоких инстанций с требованием разобраться и доложить.

«Приказываю: взять приборы радиационной разведки, выйти в озеро к месту нахождения «Кита», произвести замеры и к концу дня доложить мне обстановку. Катер вас ждет», – отдал команду контр-адмирал.

Вернулся я в отдел, взял приборы-дозиметры для измерения гамма- и бета-излучения и РУП-1 – для альфа-излучения. И на катере отправился к островам, у которых находился полузатопленный эсминец.

В десятке метров от судна на волнах покачивалась моторная лодка – двое рыбаков ловили рыбу. К «Киту» был пришвартован небольшой катер. На теплой, нагретой солнцем палубе носовой надстройки на подстилках лежали и загорали две девушки и парень. Поначалу на наше появление они не среагировали, но когда мы ошвартовались и начали выгружать приборы, проявили любопытство, а потом и забеспокоились. После короткой беседы они быстро собрались и уехали, а через некоторое время смотали удочки и рыбаки.

Сначала я походил по палубе и надстройкам, измеряя радиоактивный фон по гамма-излучению – фон был практически в норме. Зато все изменилось, когда переключился на измерение бета-излучения: тысячи, десятки тысяч распадов/см²*мин. Это было много и очень много, в сотни раз превышало допустимые уровни поверхностного радиоактивного загрязнения. Слегка успокаивало то, что это было неснимаемое загрязнение. То есть за долгие годы все, что могло быть смыто дождями, штормами, снегом, было смыто, а то, что «светило» у меня в приборах, прочно сидело в металле конструкций.

Учитывая проникающую способность бета-частиц, можно сказать, что тот, кто находился на «Ките» в одежде и обуви, особенно не рисковал. А вот ходить босиком или лежать без одежды на палубе было опасно – можно было получить радиационный ожог.

Несколько часов я ползал по надстройкам, составлял схему радиоактивного загрязнения, в основном по бета-излучению. По-видимому, это был стронций-90. Нашел несколько пятен альфа-излучения – до нескольких десятков распадов/см²*мин.

Практически все двери и люки во внутренние помещения корабля были задраены и заварены. Даже если там и были какие-то радиоактивные вещества, то через стальные переборки излучение наружу не проникало. Открыт был только один люк в кормовой части. Он вел в какое-то трюмное помещение, заполненное под уровень с озером зловещей черной водно-нефтяной жидкостью. Спустил туда, насколько было возможно, детектор дозиметра, который зафиксировал повышенный фон по гамма-излучению.

Потом проверил о. Макаринсаари и безымянный остров – на первом местами был в 5-10 раз повышен фон по гамма- и по бета-излучению. Я бы никому не порекомендовал поставить на таком «пятне» палатку и несколько дней пожить. А уж тем более нельзя там было собирать грибы и ягоды.

Я подробно обо всем доложил контр-адмиралу Оленину, показал схему. «Неужели все так серьезно и опасно?» – «Да, товарищ командир. Серьезно и опасно».

Подполковник медицинской службы в отставке Вольдемар Тарита: «На «Ките» все было серьезно и опасно».

Эта история получила продолжение месяца через полтора. Меня вызвали в кабинет начальника особого отдела. Там сидели два человека в штатском. Перед ними лежали моя служебная записка и схема. У них было с собой три кейса с импортной дозиметрической аппаратурой самого современного по тем временам уровня. Я тогда такие видел только в научных журналах.

Машина – дивизион – катер. Дул ветер, волна. На катере надели штаны от комплекта химзащиты и высадились на «Кит». Один из «гостей» выборочно проводил замеры, второй сверялся с моей схемой и вносил свои данные. В основном все совпадало.

Возвращались молча. Когда подъехали к штабу, старший из них сказал: «Вы все делали правильно, информация достоверная, спасибо за работу. Теперь решение будет приниматься на самом высоком уровне. Никому ничего до поры не рассказывать!»

Дальнейшее развитие эта история, свидетелями и участниками которой стали многие сотрудники нашей части, получила уже в следующем году и продолжалась еще многие годы. Был сформирован 195 Отряд специального назначения, начались радиоэкологические исследования территории и акватории вокруг островов Западного архипелага Ладожского озера с привлечением десятков специалистов из многих учреждений различных министерств и ведомств.

Последняя капля. Последний герой

Исследования велись, отчеты писались, на них ставился гриф «совершенно секретно». Возможно, неповоротливая государственная машина долго бы еще решала, что делать с «Китом» и радиоактивными пятнами на островах в Ладоге. Но шел 1990 год, и в стране гулял ошеломительный ветер перемен. Вероятно, последней каплей стали протесты партии зеленых Ленинграда и Ленинградской области.

Вспоминает Евгений Усов, сотрудник Гринпис России:

– Мы тем летом вместе с Иваном Блоковым, он сейчас работает директором программ Гринпис России, были в партии зеленых Ленинграда и Ленинградской области. И несколько раз выводили горожан на Невский проспект, шли с транспарантами «Ленинградцы пьют отравленную воду Ладоги».

Эти демонстрации летом 1990 года неожиданно аукнулись в Москве. Писатель-маринист Николай Черкашин описал этот эффект в книге «Чрезвычайные происшествия на Советском флоте». Он привел воспоминания контр-адмирала Управления боевой подготовки Северного флота Владимира Лебедько. Именно Лебедько лично курировал ход опаснейшей работы по ликвидации крупнейшей в истории советского военно-морского флота аварии с ядерным топливом в губе Андреева. Тогда, в феврале 1982 года Северный флот был поставлен перед угрозой серьезной экологической катастрофы. Авария была ликвидирована лишь в 1989 году. Научно-техническим руководителем аварийно-восстановительных работ был легендарный Владимир Булыгин, старший преподаватель Сосновоборского Учебного Центра ВМФ.

Вот что вспоминает контр-адмирал Лебедько:

– Но тут новая аховая ситуация: в Ладожском озере нашли немецкий эсминец с радиоактивными отходами от бывшего спецполигона. «Зеленые» подняли шум: ходили по Невскому с транспарантами. Разгорелся большой скандал. Министр обороны СССР маршал Язов звонит командиру ленинградской ВМБ: «Срочно проведите очистные работы, иначе мы все сгорим!» Я тогда возглавлял учебный центр в Сосновом Бору. Вице-адмирал Валентин Селиванов мне перезванивает: «Где Булыгин со своей группой?» Я ему: «Не пойдут больше булыгинские ребята, обещали наградить за Андрееву губу и прокатили». – «Срочно готовь новые представления!» И, надо отдать должное адмиралу Селиванову, через сутки был готов Указ о присвоении капитану 1-го ранга Булыгину звания Героя Советского Союза.

Из доклада «Беллоны» «Северный флот – потенциальный риск радиоактивного загрязнения региона».

«Губа Андреева, расположенная в 5 км от г. Заозерска, – один из самых крупных объектов Северного флота по хранению радиоактивных отходов и отработанного ядерного топлива (РАО и ОЯТ). Выполненные в феврале работы оказались неэффективными, и в конце сентября 1982 г. течь из аварийного бассейна резко увеличилась и достигла 30 тонн в сутки. Появилась опасность оголения верхних частей хранящихся тепловыделяющих сборок с прямой угрозой облучения персонала, радиоактивного заражения всей прилегающей акватории и устья реки Западная Лица».

Второй этап по разгрузке аварийного хранилища был осуществлен в 1989 году. На этом этапе было разобрано защитное перекрытие над правым бассейном, окончательно осушен левый бассейн, и полностью выгружено все находящееся в здании №5 ОЯТ – примерно 1400 чехлов (в том числе 70 оставшихся чехлов левого бассейна). В ходе работы были подняты все упавшие и поврежденные чехлы с отработанными тепловыделяющими сборками (не менее 120), причем наиболее опасной в радиационном отношении операцией оказались осушение внутренних полостей чехлов от находившейся там воды и переупаковка выпавших из чехлов топливных сборок.

«Только камни стучали по медному шлему»

Капитан I ранга Андрей Краморенко сейчас служит в НИИ (спасания и подводных технологий) ВУНЦ ВМФ «Военно-морская академия» начальником научно-исследовательского управления. Далеким летом 1990 года он был старшим лейтенантом.

Вот его рассказ.

– Первая экспедиция была в 90 году, я жил в одной каюте с матросом-химиком Олегом Дуловым, он мне все объяснил – куда можно ходить, а куда нельзя. Никакого благоговейного ужаса перед радиацией не было, а меры по защите принимались внушительные. Отработали мы тогда, изучали корпус, поняли, в каком он состоянии.

Вторая экспедиция началась весной 1991 года. Руководил экспедицией контр-адмирал Тулин. А он до этой истории уже был в Чернобыле, и организация по защите здоровья была очень серьезная. Была у всех защитная одежда, были респираторы. Палубу «Кита» покрыли спецсоставом со свинцом, мы знали, где можно ходить совершенно безопасно. Первая серия этого состава была грязно-розовой, а когда «Кит» поставили в док, сверху покрыли уже оранжевой. Что на «Ките» было скверно: местные рыбаки, а, может, и военные, использовали трюм для слива льяльных вод. Там было и масло, и мазут отработанные. И все это перемешано с радиоактивными отходами.

Мы опасались, что когда начнем судно дергать, эта смесь потечет в Ладогу. Мазут представлял большую проблему – он мешал забирать воду из трюма в танкеры, да еще солнце его подогревало, запах шел сильнейший. У нас все было огорожено наплавными ограждениями «Рапид». В ограждении воротики, их открывали, когда нас судно доставляло на работу. Все было продумано, рядом постоянно дежурил мусоросборщик, если что-то уходило за ограждение, он сразу же подбирал.

Работаем, вдруг в проливе появляется маленький, нахальный буксирчик. Он попер прямо через заграждения и смял их. От такой наглости все обалдели. На борту буксирчика бегали люди, что-то кричали, бросали за борт какие-то устройства для забора воды. Я понял – это экологи! Мы знали, что прямо у них по курсу есть подводный каменный плоский выступ. А этот катерок пер прямо на него. И выскочил на камень, остановился, накренился, и я услышал команду Тулина: «Арестовать мерзавцев!». На борт буксирчика высадились рослые матросы, и всех экологов задержали. Доставили на наш борт, и тут я увидел лицо «врага»: это был мой одноклассник. Длинный, тощий, как сейчас говорят – ботаник. Я ему: «Ты что здесь делаешь?» Он грозно: «А ты что?» Отвечаю: «Работаю». А он в крик: «Вы, военные, все скрываете, льете отраву в воду Ленинграда!» Я ему: «Дружище, очнись, до питьевого водозабора сотни миль». Не знаю, откуда были эти зеленые, тогда ведь был такой хаос, предчувствие гражданской войны. И тогда контр-адмирал Кирилл Тулин сказал: «Ребята, отстаньте от нас. Мы ничего не привезли, мы увозим то, что накоплено в «Ките»! И его увезем». Это была яркая картина, надо было видеть их лица.

Убирать «Кит», конечно, надо было, и, слава богу, что его тогда убрали, потому что на фоне того, что произошло потом в стране, мы бы его стали убирать только в начале 2000-ых. Степень его проржавленности была удивительная. Вот этот съеденный коррозией корпус и был первой сложностью при подъеме. Вторая – он лежал в очень стесненных условиях. С правого борта нам даже понтоны поставить было некуда – так близко были камни. Третья – это малая глубина. Мы, судоподъемщики, очень не любим, когда на малой глубине затоплено малое судно да еще по самую палубу. А четвертая сложность – ладожские шторма. Всегда неожиданные и свирепые.

Я работу на «Ките» называю лебединой песней, которая была сделана при Советском Союзе. Море отличных специалистов, любые технические средства, много понтонов, их просто некуда было ставить.

Самым памятным для меня был момент, когда надо было промыть тоннель под днищем, чтобы завести полотенца. После этой истории меня наградили орденом «За личное мужество». Хотя я не был каким-то выдающимся героем. Какие уровни излучения были? Нас после каждого подъема обмывали, потому что, когда мы занимались раскопками, то водолаз на себе выносил и 3 тысячи распадов и 10 тысяч. Бета-излучающие радионуклиды – стронций-90 и цезий-137 в материал водолазного костюма не проникали, поэтому такое обмывание хорошо помогало.

В середине корабля заводка строп не предоставляла никакой сложности – там были каменные выступы и были щели под килем. Проблема была в носу – надо было остропить пару двухсоттонных понтонов во что бы то ни стало. Потому что первым решили поднимать нос, а уж потом корму. Но нос был погружен в глину.

Когда в первый раз спустились, я потрогал ее рукой, а она – как пластилин. А самые страшные работы при судоподъеме – при промывке тоннелей. Хуже для водолаза работы нет. Мы с командиром второй смены Родионом Ворошиловым в училище учились вместе, покумекали. Спрашиваю: «Ну, что Родька делать будем?» Он: «На крайний случай есть грейфер, яму выкопаем, это будет как забой, из него пойдем вести траншею». На том и порешили. Но насколько бывший эсминец погружен в грунт, мы себе не представляли. Как сейчас понимаю, погружен он был на метр. Наш крановой копнул три раза, сказал: «Вам хватит». Мы ему: «Да копни еще раз». Ну, он и копнул. Когда мы в следующий раз с Родей туда спустились, я понял, что дна-то не стало, появилась огромная яма.

Раньше мы к «Киту» подходили по дну, а теперь спускаемся вниз, а там зияющий провал. Спрашиваю потом Родьку: «Ну, как мы будем работать»? А он: «По инструкции». У нас был мощный водонапорный агрегат, мы сделали рукава, металлическую коническую насадку, в водолазном деле ее называют пипкой. Естественно, при таком давлении водолаз ее в руках держать не мог, привязали к ней лом. Водолаз спускался и бух этот лом в грунт, чтоб держался.

Мы проработали два дня и поняли, что дело не идет. Лом постоянно вырывало, у нас траншеи не получалось. И тут Москва стала проявлять нетерпение. Нам сообщили: еще немного и с Балтийского флота приедут чудо-водолазы. И эта бригада покажет нам – лодырям и бездельникам, как надо работать. Тут я завелся: «Родя, приезда чудо-водолазов не переживу». Решил – пойду сам и посмотрю, что происходит, наверное, пипку надо ставить прямо в забой. Родька проявил свои лучшие качества и сказал, что не по инструкции он работать не будет.

А я пошел. Поставил пипку в упор к глине. А ведь когда размываешь, темень такая, что открывай глаза, закрывай – все равно ничего не видно. Только камни стучат по медному шлему. Напор воды такой, что, когда у меня рука попала под струю из сопла, трехслойную перчатку просто разорвало. Я решил ощупать глину рукой: она вибрировала, пульсировала, но не размывалась. И я понял, что надо ставить сопло в упор. И почувствовал, что она стала резаться пластами.

Проработал часов семь подряд, один раз вышел передохнуть, согреться. Потом пошел второй раз, потому что эти чудо-водолазы уже дышали в загривок. Больше всего я боялся, что вырвет этот чертов лом, а меня отбросит неизвестно куда. И как потом искать траншею? Проработал я так до полуночи, и тут командиры сказали – кончайте это безобразие, не война же, с утра продолжите.

Credit: iv70.narod.ru

Утром только часа два проработали, чувствую – лечу! Лечу к верху тормашками. Это самое скверное ощущение водолаза – так лететь. Потому что, если случится задержка дыхания, то могут разорваться легкие. Я наверх вылетел благополучно, и тут же нажал предохранительный клапан, и плавненько опустился на грунт. Куда опустился – не знаю. Водолаз ведь не стоит на грунте во весь рост – он стоит либо на четвереньках либо лежит. И вот встал я на четвереньки, как собака, думаю – где я, что случилось? Пополз вперед и обнаружил интересную вещь, первое – я нащупал пипку, она была на месте. И лом был на месте. Но поскольку давление было большое, пипку вырвало из шланга, и я вместе с шлангами улетел.

А Родион сверху тревожится: «Все в порядке, все в порядке? Почему ты ушел на грунт?» Отвечаю: «Со мной все в порядке, я не ушел на грунт, а вернулся». Потом заметил – такого раньше не было, вода-то кругом – не черная! Коричневая вода. А с чего она коричневая-то стала? Я пошел по этому забою вперед и увидел замечательную картину – маленькую-маленькую полосочку света. Это я, перед тем как вылететь, прошел под киль и грунт отвалил. Тогда руками расширил я отверстие и вылез на ту сторону. А тут Родион в телефоне паникует: «Андрей, Андрей, где твои пузыри, мы не видим твоих пузырей!» Я ответил: «Родя, спокойнее, посмотри с другой стороны корабля, я прошел под килем». И тут я радостно поднялся наверх.

И Родя говорит своему водолазу: «Одевайся, нам ведь надо провести проводник под килем». Водолаз погрузился, пробыл под водой и докладывает: «Тоннеля под водой нет! Все осмотрел – нету». Говорю: «Ладно, Родя, последний подвиг ради Родины, одевайте меня». И я спустился и по своим ощущениям вышел в тоннель, протащил проводник, естественно, пошли большие доклады в Москву. Стал кран шевелиться, строп готовить, заводить его, понтоны готовить.

Потом начался сам подъем. Подстропили понтоны, и в ночь на 24 июня мы подняли носовую оконечность. Потом у нас вышла полностью палуба из воды, стали готовиться к откачке смеси из трюма в спецтанкеры, это муторная, я доложу, работа. Потом откачивали воду, чистили ее от радионуклидов, мазута при помощи ионно-обменных фильтров. Знаменитый Владимир Булыгин руководил очисткой, пугал и восхищал журналистов. Одна особо настырная журналистка спросила его: «Владимир Константинович, а насколько вы уверены, что вода, которая сливается в Ладогу, чистая?» – «Уверен», – ответил Булыгин, взял кружку и выпил сливающуюся воду. И предложил выпить ей…

Когда из «Кита» во второй раз откачали, очистили воду, то сказали – поехали! Подошел буксир и дернул. А «Кит» с места не сходит. Еще раз дернули – не сходит. Дергали-дергали несколько часов, стали разбираться, оказалось, что перо руля и кронштейны все еще замыты грунтом. Тогда мичман Толя Иванов, высокий, худой как палка, ушел под воду. Мичман работал восемь часов. Он в одиночку отмыл эти кронштейны, а для того, чтобы пипку не унесло, он подвязывал ее прямо к кронштейну, и упирался в нее спиной. Никакой видимости там не было, работал он наощупь, мужик был просто двужильный. Его потом наградили орденом «За личное мужество».

Когда он отмыл кронштейны, мы вытащили «Кит» в пролив и потащили к доку. Вышли мы часа в два июльской ночи. Ведем его на понтонах к доку, а над нами Дамокловым мечом висит штормовое предупреждение. Уже в десять утра ожидалось резкое ухудшение погоды. А док погружен в открытой части Ладоги, и надо спешить. Спешили настолько, что не было времени отстропить понтоны. И было принято совершенно варварское решение – резать стропы автогеном. В моей практике больше такого не было. Мы сидели с моим добрым товарищем Сергеем Синяковым, капитаном 3 ранга, и резали автогеном стропы.

На первом стропе было страшно, потом, когда строп лопнул, и понтон со вздохом приподнялся, мы спросили: «И это все?» Срезали автогеном стропы и только затащили «Кит» внутрь дока, как сломалась лебедка, тянущая строп. И нужно было его менять. А без понтонов «Кит» стал катастрофически быстро тонуть и валиться на бок. По законам доковых операций, судно с креном ставить в док нельзя. Вытаскивать тоже. И в этот момент Юрий Куц, главный инженер экспедиции, сказал – будем откренивать за мачту! Конечно, решение было отчаяннейшее. Куц за работу по «Киту» тоже получил орден «За личное мужество».

И вот мы мачту отстрапливаем, циклон все ближе, корабль погружается, крен спрямить не удается. А тут – бах – кончик мачты обломился. Пришлось снова заводить строп. Содом и Гоморра! И тут докмейстер, жаль, не помню его фамилии, смелый парень, говорит: «А, всплываем». И вот мы держим «Кит» за мачту, он тонет, а док всплывает. Наверное, это был божий промысел – корабль встал на ровный киль. Док всплыл, под «Китом» был поддон, в него слилась мазутная вода из трюма.

Но когда «Кит» всплыл, случилось то, что любят показывать в американском кино: страшного злодея убьют, все успокоятся. И тут он снова встает! У нас же гадость заключалось в том, что один из понтонов не уплыл. Все уплыли, а он остался стоять рядом с доком. И кто-то сказал: «Ребята, а у него же стропы попали под аппарель…» Понимаете, у дока есть откидывающаяся аппарель, и если строп попал под крышку, то док мы закрыть не сможем. А значит, и уйти не сможем. А шторм все ближе. Звучит команда: «Спустить водолаза, чтобы проверить, куда попал строп». Причем никто не понимает, что делать, потому что строп весит тонну. Его не вытащишь вручную, тем более обрезанный, это же вообще – мрак. Спустился я, пошел по этому стропу вниз, и оказалось, что строп зацепился не за аппарель, а за грунт. Аппарель была свободна! И тут же после моего доклада аппарель закрыли и увели док за острова. Успели до подхода шторма закрепить его на бочках.

А 5 августа, в день моего рождения, мы снялись с якоря, прошли всю Ладогу, вошли в Свирь. Прошли Онегу, Беломоро-Балтийский канал, часть народа вернулась назад, а меня как водолазного специалиста взяли на Новую Землю. Пошли мы к ней. Пока шли Беломоро-Балтийским каналом, работали вовсю – заделывали все отверстия в корпусе «Кита», готовили его к выводу из дока. Применяли всевозможные клеевые составы, эпоксидную смолу. Клеили полосами, особенно ни на что не надеясь – там ведь было столько коррозии. Тяжелая была работа, сизифов труд. Но и без понтонов выводить «Кит» из дока было страшно.

Пришли на Новую Землю 18 августа 1991 года. А 19-го нас построил начальник экспедиции и сказанул нам речь, от которой всем стало не по себе. ГКЧП! Контр-адмирал Тулин говорил – мы выполняем государственную задачу, но мы понимали, – то, что мы делаем по сравнению с тем, что происходит в Москве – просто муравьиная возня. Стоим мы в забытом Богом месте, в губе Черная. Там, где был ядерный взрыв, где остался стоять эсминец «Гремящий».

Пришел кран, пришли северяне. Мы поставили «Кит» возле эсминца. И главный инженер Северного Флота спросил, глядя на «Кит»: «И вы с этим возились три месяца?». Так мне обидно стало. За несколько дней поставили мы «Кит» рядом с эсминцем. И он утонул, так же как и на Ладоге, точно на такой же глубине и точно в таком же положении. После этого мы погрузились на свои плавсредства, и пошли обратно в Беломорск под дикие завывания победившей демократии.

Скажу так: более памятного судоподъема, ни с чем не сравнимого по ощущениям, по совершенно фантастическому результату у меня не было. Это была чистая победа.

Насколько опасен был «Кит»?

Такие надписи были на стенах лаборатории, где работали над «грязной бомбой». Credit: Александр Николаев, агентство «Интерпресс»

Во время этого журналистского расследования мне довелось слышать об этом самые полярные мнения. Одни говорили – да весь бывший немецкий эсминец пропитан радиоактивными помоями от трюма до мачты, на нем ведь взрывали заряды с боевыми радиоактивными веществами. Побудешь пять минут – схватишь лучевую болезнь. Другие твердили – да ничего опасного «Кит» из себя уже давно не представлял. Все радионуклиды давно распались. И зарядов на нем не взрывали, а просто отрабатывали растворы для дезактивации.

Мне удалось найти еще одного специалиста, который участвовал в подъеме и выводе «Кита» на Новую Землю. Он попросил, чтобы его имя в моем расследовании не упоминалось. Поэтому назовем его Петр Седов. Вот что он рассказал:

– На судне все пришлось покрывать специальным полимерным покрытием. Потому что радиоактивное загрязнение поначалу впиталось в палубу, его годами смывало в Ладогу, а металл сильно поржавел. И эта ржавчина слоями отслаивалась. Мы поначалу боялись, что внутри могли оставить два фугаса с БРВ, но их мы не нашли. Надстройку у «Кита» срезали, положили на палубу, накрыли все это маскировочной сетью, чтобы ничего не было видно. На шлюзах Беломоро-Балтийского канала, как только услышали, что в доке радиоактивный корабль, народ в ужасе разбежался, и мы стояли двое суток, пока КГБ всех нашел и заставил работать. Потом уже сотрудники КГБ плыли впереди нас, чтобы обеспечить наш проход, потому что слухи ходили совершенно фантастические. Уверяю, «Кит» вовсе не был так радиационно опасен, как это нам казалось. Его эвакуация была проведена как санация источника водоснабжения Ленинграда. Мы отбирали для анализов и воду, и водоросли, и образцы грунтов вокруг «Кита» – мы все проверяли. И посчитали – если жители Ленинграда будут пить эту воду и есть эту рыбу, то это будет не более 2% от допустимых норм радиационной безопасности.

Вот тут я с Седовым не соглашусь: это суждение исходит из того, что вся радиоактивная грязь осталась бы в трюмах «Кита» навсегда. Но ведь судно обязательно через десять-двадцать лет развалилось бы на части во время очередного шторма. И тогда тысячи тонн очень «грязной» воды ушли бы в Ладогу. До водозаборов пятимиллионного города они бы не дошли, а вот влияние на огромную акваторию вокруг – на водоросли, рыбу, птиц – оказали бы огромное.

Пока никаких материалов в открытой печати о том, насколько опасна для Ладожского озера была радиоактивная грязь на бывшем опытовом судне «Кит», сколько ее оказалось на дне, какой площади было это пятно, сколько радионуклидов было накоплено рыбой, водорослями не было – все это изложено на страницах, хранящихся в секретных библиотеках отчетов.

Насколько «грязными» были острова?

По данным Анатолия Куцкова, капитана I ранга в отставке, председателя Совета организации ветеранов Приозерского полигона, начавшиеся в 1986 году радиоэкологические исследования продолжались 23 года вплоть до 2009-го. Промежуточным результатом исследований была эвакуация «Кита». А вели эти исследования три десятка организаций. Вместе со специалистами в/ч 99795 в них принимали участие сотрудники Радиевого института имени В. Г. Хлопина, Курчатовского института, ЦНИИ имени академика А. Н. Крылова. ООО «Интершельф», Военно-медицинской Академии имени С. М. Кирова, химслужбы ЛенВМБ, Аварийно-технического центра Минатома России, санитарно-эпидемических станций Санкт-Петербурга и Приозерска и многих других столь же авторитетных организаций.

Район Ладожского озера, в котором проводились работы по созданию БРВ.

Было установлено, что в ряде мест имели место локальные (площадью в единицы – десятки квадратных метров) загрязнения территории островов долгоживущими радиоактивными веществами (в основном цезием-137 и стронцием-90). Силами специалистов 195 Отряда особого назначения эти места были дезактивированы – на захоронение в специальные могильники были вывезены десятки тонн зараженного грунта и загрязненных остатков инженерно-строительных конструкций. Исследователи сделали вывод, что в настоящее время последствия проводившихся в 50-е годы работ в районе Северо-Западного архипелага минимальны.

– И хотя гриф секретности с проводимых на Ладоге работ с БРВ был снят еще в 1991 году, некоторые из участников работ по мониторингу экологической обстановки на Ладожском озере и по эвакуации «Кита» деликатно от предложений поделиться воспоминаниями, уклонились, – подчеркнул Анатолий Куцков.

Министерство обороны вновь будет проводить испытания на Ладоге

Для ветеранов войсковой части 99795 громом средь ясного неба прозвучало известие о том, что директивой Министра обороны Анатолия Сердюкова их часть ликвидирована. Но Анатолий Куцков решил бороться за сохранение такой нужной для страны организации и написал электронное письмо Президенту РФ Владимиру Путину с просьбой вмешаться. Потом написал письмо на имя вновь назначенного Министра обороны Сергея Шойгу. И доказывал – полигон закрывать нельзя, многие организации после его ликвидации останутся без испытательной базы.

В середине декабря 2012 года Анатолий Куцков получил ответ из Военно-научного комитета Вооруженных Сил РФ. Из ответа следовало – войсковая часть 99795 переформировывается в научно-испытательный центр 12 Центрального НИИ МО РФ. Именно на его площадках и будут проводиться испытания образцов вооружения, военной техники. В том числе испытаний образцов морского вооружения, разработанных Госкорпорацией «Росатом». А также других министерств и ведомств в интересах Министерства обороны Российской Федерации.

А в марте уже этого года Сергей Донской, министр природных ресурсов и экологии РФ во время визита в Петербург заявил: «В этом году будут подготовлены все документы, а в следующем выйдет постановление правительства о создании долгожданного национального парка «Ладожские шхеры».

Чей вес – Министерства обороны или природных ресурсов сейчас в стране больше, думаю, объяснять не нужно. Так что рядом с национальным парком всего в девяти километрах продолжатся испытания новых торпед, бомб и всевозможных «изделий». И какие следы оставят после себя эти испытания будет вновь закрыто грифом с двумя нулями.

Редакция «Беллоны» послала запрос Министру обороны Российской Федерации, генералу армии Сергею Шойгу. Просили предоставить информацию – какова радиационная обстановка на островах, где проводили испытания БРВ. Могут ли повлечь за собой загрязнение радиоактивными, токсичными и иными вредными веществами островов, акватории Ладожского озера испытания образцов вооружения, военной и специальной техники (ВВСТ).

И получили ответ. «На территории островов силами Минобороны России проведены мероприятия по разведке участков радиоактивного загрязнения местности, реабилитации и локализации загрязненных участков, установлено ограждение и предупреждающие знаки и осуществляется мониторинг радиационной обстановки. Коллективного риска для населения не имеется.

В настоящее время на островах Западного архипелага Ладожского озера и на его акватории проводятся испытание образцов ВВСТ, которые не влекут за собой загрязнение территории радиоактивными, токсичными и иными вредными веществами».

Будущие войны будут вспыхивать из-за воды

Эти прогнозы озвучивали с самых высоких трибун. Об этом заявлял в 2013 году Гендиректор Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН (ФАО) Жосе Грациано да Силва на всемирном водном саммите в Будапеште. О том, как важно качество воды в Ладоге и Онеге говорил на заседании Совета Безопасности РФ в ноябре того же 2013 года и Владимир Путин.

– Самое серьезное внимание предстоит уделить восстановлению озера Байкал и водных ресурсов Ладожского и Онежского озер – крупнейших резервуаров пресной воды… Отмечу, что ухудшение качества вод Ладожского и Онежского озер может привести к проблемам с обеспечением питьевой водой всего Северо-Западного региона Российской Федерации. Этим вопросом нужно заняться предметно как на федеральном, так и на региональном уровне.