Дело Пасько: день двадцать пятый (23 августа)

Этот судебный день начался в 14.00. Я в означенное время явиться не смог. Меня прихватила курортная болезнь – съел два пирожка с печенью в кафе «Ностальгия». Иммодиум. Марганцовка. Тазики. Когда в 16.00 я, шатаясь, добрался до своего поста у подоконника, увидел кощунственную картину – у дверей зала, где шло секретное судебное заседание стояла соблазнительная брюнетка и подслушивала государственные тайны. Где ты, матрос Вася, который всю первую неделю сидел, как кот на заборе, оседлав лежащую у стены лестницу и стерег гостайну от заезжего журналюги? Я немедленно призвал симпатичную гражданку к порядку и поинтересовался, – не журналистка ли она. Да, потупила она свои карие глазки, я – журналистка, работаю в пресс-центре краевой администрации, но сейчас я просто жена. Мой муж сейчас дает показания.

И у нас с симпатичной гражданкой завязался диалог, из которого выяснилось, что напрасно, ох, напрасно Григорий не слушал советов ее мужа, послушался бы – не было бы никакого дела. Понапрасну Пасько, — блистала карими глазками преданная жена, — растопыривал перья после первого суда, не возникал бы, все бы о нем позабыли! Я, конечно же, возражал, что мол опыт дела Никитина показывает… Да что вы о Никитина мне говорите, раздраженно возражала моя прелестная собеседница – когда от творил свои дела, было одно законодательство, а когда судили – другое! Мне муж столько об этом рассказывал. Правда, сама я ничего о его деле не читала. Пришлось ее, по выражению Шукшина срезать, и напомнить, что эти байки придуманы в ФСБ, что бредни эти напечатал в газете «Петербургский час пик» стукачок Евгений Зубарев, что руководит газетой жена бывшего директора УФСБ по Петербургу и Ленинградской области Наталья Черкесова, а Александр Никитин совсем недавно выиграл у этого гэбешного прихвостня и такой же газеты судебный иск. Именно в момент произнесения этой сакраментальной фразы появился улыбающийся, загорелый муж моей собеседницы и увлек её к выходу.

В городе в это время было плюс 29, адвокаты после целого дня заседания не могли сказать мне в диктофон ни единого слова, и лишь общественный защитник Александр Ткаченко, хлебнув в ближайшем кафе полстакана какого-то ядерного коктейля жуткого цвета, заговорил:

— Сегодня перед нами предстал во всей своей красе цензор Большаков. Он бывший и нынешний цензор ТОФ.

— Петрович, — не выдержал я, и тоже отхлебнул полкружки пива, — опомнись, цензура отменена!

— Егорыч! – отхлебнул в свою очередь Петрович. – Цензура на ТОФ была и есть. Большаков до отмены цензуры работал и ставил штемпель на каждую страницу газеты ТОФ «Боевая вахта». При этом он работал с литературными текстами, с журналистскими текстами Григория Пасько, не имея никакого литературного образования. Он просто закончил военно-техническое училище. Более того, когда цензуру отменили, он все равно продолжал свою работу, только ставил не штемпель военной цензуры, а свою подпись. Это подтвердил свидетель Верховод, заместитель главного редактора «Боевой вахты».

Без ведома цензора Большакова не могла выйти ни одна публикация, более того – он отслеживал всю информацию – во всех СМИ, и засекал все, что противоречило его убеждениям. Когда адвокаты его спросили – а на каких нормативных актах он основывался, Большаков рубанул прямо, по-флотски: в силу собственного понимания и в силу приказов министра обороны. Тут же последовал еще один вопрос защиты – а на каких основаниях он сотрудничал с ТОФ, т.е. зачем ему было нужно было все время докладывать о том, что и где публикуется уже после отмены цензуры, Большаков ответил: на основании собственного знания, собственных ощущений и на основании требований командования. И тут адвокаты послали еще один вопрос – ну хоть какими-то документами вы при этом должны были руководствоваться? И цензор ответил – никаких документов у меня не было. Тут же выяснилось, что он сотрудничал с ФСБ. По сути все дело Григория Пасько началось с того, что цензор Большаков постоянно докладывал командованию ТОФ, в ФСБ – Григорий Пасько в своих материалах публикует вещи, которые не всегда укладываются в секретные приказы министерства обороны 055, 010. Именно этот цензор спровоцировал дело Пасько, он не раз вызывал Григория и делал ему внушения, и каждый раз у них происходила стычка. Потому что Григорий хотел работать по законам России, а цензор Большаков – по секретным, нигде не опубликованным приказам МО.

Для цензора Большакова не существует проблем экологической безопасности, радиологической безопасности. Для него не существует ничего, что не укладывается в прокрустово ложе приказов министерства обороны. Главное, о чем заботился цензор Большаков – как бы в СМИ не просочилась правда о том, что творит с природой и здоровьем людей ТОФ.

Цензор уехал со своей женой на приличной машине. Уверен, что и квартира у них – хорошая. И дети. И спят они спокойно. Совесть не мучает.

Офицеры, работавшие в лагерях, где дымили день и ночь печи крематориев, день и ночь зарывали зеков, тоже спали спокойно. И снимались со своими женами в летних платьях на фоне плацев. Советские. И немецкие.