Анализ протеста прокурора

1. Введение
29 декабря 1999 г. Городской суд С. Петербурга оправдал Александра Никитина. В приговоре говорится, что по российскому законодательству 1995 года, т.е. в то время, когда Никитин совершил якобы противоправные действия, он не мог сделать вывод, что информация об авариях на атомных лодках, которую он включил в доклад «Беллоны» о радиоактивном загрязнении водного пространства Российского Северного флота, относилась к государственной тайне. Напротив, судя по законодательству, создавалось впечатление, что такая информация не могла относиться к государственной тайне. Более того, суд утверждает, что обвинительное заключение было основано на неопубликованных законах, имеющих обратную силу, что является «грубым нарушением Конституции». Суд не получил никаких доказательств того, что Никитин «разгласил» какую-либо информацию о третьем поколении реакторов военно-морского флота. Таким образом, суд не нашел никакого состава преступления в действиях Никитина, и со ссылкой на презумпцию невиновности по ст. 49 Российской Конституции и ст. 6 (2) Европейской Конвенции прав человека, оправдывает его по всем статьям обвинения.
Прокурор представил развернутый протест в начале февраля 2000 г. Он требует, чтобы оправдательный приговор был отменен, потому что он противоречит как фактам дела, так и закону, и вынесен на основе неполной оценки данного дела. Внимательное изучение 13-страничного протеста позволяет вывести восемь основных тезисов, содержащихся в нем:

• Закон о государственной тайне в редакции 1993 г. дает достаточные правовые основания для предъявления обвинения Никитину.
• Требование, изложенное в ст. 15 (3) Конституции, о том, что «нормативные акты», касающиеся обязанностей граждан, должны быть официально опубликованы, относится только к федеральным законам, а не к актам ниже федерального уровня.
• Никитин имел возможность догадаться о содержании секретных приказов № 071:93 и 055:96 и понять, что он включил в Доклад Беллоны государственные секреты, поскольку он был знаком с содержанием приказа 1980 г. о государственной тайте и подписал форму о неразглашении тайны, когда увольнялся со службы.
• Выводы Суда о том, что эксперты 8-го Управления Генерального штаба основывали свое заключение исключительно на секретных и использованных с обратной силой приказах Министерства обороны № 07:93 и 055:96, являются неверными.
• Суд ошибается, предполагая, что обвинения носят общий характер настолько, что это помешало осуществлению защиты.
• Суд ошибается, делая вывод о том, что использование приказа № 1203:95 Президента России, который был издан 30 ноября 1995 г., два месяца спустя после того, как Никитин закончил деятельность в которой его обвиняют, является нарушением запрета использования законов с обратной силой по ст. 54 Конституции.
• Суд, не обладая специальными знаниями, пришел к заключению, что Никитин не разгласил никакой информации о третьем поколении реакторов военно-морского флота.
• Суд должен был вызвать в качестве свидетеля следователя ФСБ Максименкова и допросить его об обстоятельствах назначения Осипенко для работы в группе следователей.

Проанализировав текст протеста, мы можем отметить, что каждый из указанных выше тезисов плохо обоснован. Местами прокурор просто приводит цитату из приговора и затем говорит: «Таким образом, Суд неверно истолковал закон», не пытаясь хоть как-то обосновать подобное заявление. Возможность того, что Верховный Суд удовлетворит протест, таким образом, – с правовой точки зрения – весьма сомнительна.

2. «Закон о гостайне в редакции 1993 г. дает достаточные основания для предъявления обвинения

Статья 15 (3) также относится к законам ниже федерального уровня

Этот пункт протеста основан на узкой интерпретации ст. 15 (3) Конституции, которая утверждает, что «ни один правовой акт, затрагивающий права, свободы или обязанности человека и гражданина не может применяться, если он не был официально доведен до всеобщего сведения». По мнению прокурора, это положение относится только к (федеральным) законам, таким как Закон о Государственной тайне, а не к законодательным актам, таким как секретные приказы Министерства обороны. Однако решающим фактором, определяющим диапазон действия ст. 15 (3) является не уровень правовых актов, а их содержание, а именно: затрагивает тот или иной акт права и обязанности человека и гражданина или не затрагивает.

Статья 5 Закона о Государственной тайне редакции 1993 г. содержит список «информации, которая может быть отнесена к государственной тайне», а засекречивание должно проводиться в соответствии с процедурой, описанной в ст. 9, президентским указом и ведомственными приказами. Таким образом, информация была засекречена не законом, а именно приказами. Приказы затем установили обязанность граждан не разглашать информацию. Следовательно, приказы затрагивают права и обязанности граждан и подлежат опубликованию в соответствии со ст. 15 (3) Конституции.

Однако приказы 071:93 и 055:96 Министерства обороны не были опубликованы и поэтому не могут быть использованы в деле Никитина. Заместитель Генерального прокурора РФ Михаил Катышев указал на это 27 января 1997 г, когда написал (по поводу первых экспертиз 8-го Управления Генерального Штаба):

”Во время проведения экспертизы экспертная комиссия 8-го Управления Генерального Штаба Российских Вооруженных сил пользовалась «Списком сведений, считающихся секретными», утвержденным резолюцией Правительства РФ № 733-55 от 18 сентября 1992 г. и введенным Приказом Министерства обороны, и «Временным списком сведений, касающихся вооруженных сил России, засекреченным как государственная тайна», введенным приказом Министерства обороны № 071 1993 г.

Указанные выше нормативные акты имеют гриф «секретно» и вследствие этого не были официально опубликованы для всеобщего сведения.

В соответствии со ст. 15 (3) Конституции РФ и решением Конституционного Суда РФ от 20 декабря 1995 г., уголовное преследование за разглашение государственной тайны иностранному государству является законным, только если список секретных сведений был официально опубликован для всеобщего сведения. Для лиц, получивших такие сведения во время военной службы, не существует исключений».

2.1 Редакции Закона о государственной тайне 1993 г. и 1997 г. существенно различаются
Прокурор признает, что существует терминологическая диспропорция между текстом Закона о государственной тайне 1993 г. и Конституцией декабря 1993 г., и что эта диспропорция была исправлена при изменении Закона о государственной тайне в 1997 г. Но затем он утверждает, что нет практически никакой разницы между редакциями Закона о гостайне 1993 г. и 1997 г. Это утверждение неверно.

В редакции 1997 г. дается гораздо более широкий спектр сведений, которые могут быть засекречены или засекречиваются как сведения, составляющие государственную тайну. Фундаментальная разница заключается в том, что ст. 5 редакции 1993 г. была озаглавлена «Сведения, которые могут быть отнесены к государственной тайне», а в редакции 1997 г. она называется «Сведения, составляющие государственную тайну». Таким образом, Закон в редакции 1993 г. был адресован не гражданам, а российским властям, предоставляя им возможность засекречивать информацию, подпадающую под различные категории, указанные в ст. 5 как относящиеся к государственной тайне, но Закон сам по себе ничего не засекречивал.

Как указано выше, засекречивание должно было производиться в соответствии с процедурой, описанной в ст. 9 Закона, но официально приказ, который засекретил информацию как относящуюся к гостайне был издан впервые 30 ноября 1995 г. Это произошло более чем через два месяца после того, как Никитин закончил деятельность, в осуществлении которой он обвинялся. Использовать эти приказы в качестве основания для выдвинутых против него обвинений в том, что он собрал, передал, а также разгласил информацию, составляющую государственную тайну, было бы нарушением запрета на использование законов с обратной силой, изложенного в ст. 54 Конституции.

В то время, когда Никитин в августе-сентябре 1995 г. работал над докладом, единственным действующим на тот момент нормативным актом, по которому информация военного характера была засекречена, был приказ 071:93 Министерства обороны. Он, однако, является секретным, и использование его в качестве основания для обвинения по уголовному делу было бы нарушением ст. 15 (3) Конституции.

Прокурор указывает, что ст. 9 Закона о государственной тайне и несколько других нормативных актов предполагают, что детализированные ведомственные списки засекреченных сведений могут держаться в тайне. В соответствии со ст. 9 вопрос о необходимости засекречивать эти списки должен регулярно рассматриваться. Таким образом, прокурор утверждает, что эти списки не являются юридически недействительными. Однако дело не в том, имеют ли списки законную силу, а в том, опубликованы они или нет. Если нет, их нельзя использовать как основание для предъявления обвинения.

Во-первых, ведомственные списки секретных сведений не должны выходить за рамки, определенные Законом о государственной тайне. Если законом не предусмотрено засекречивание сведений о потерях военного оборудования в мирное время, такая информация не может быть засекречена приказом, так как приказ тогда вышел бы за рамки закона. Суд правильно указал на этот факт, когда посчитал, что часть обвинения, по которой Никитину вменялось в вину разглашение информации о потерях военного оборудования в мирное время, противоречит закону.

Во-вторых, что еще важнее, если эти списки засекречены, то из ст. 15 (3) Конституции следует, что их нельзя использовать в качестве основания для обвинения по уголовному делу. Это было подтверждено Конституционным Судом в приговоре от 20 декабря 1995 г., на который ссылался Катышев, и этот принцип послужил основой оправдания Никитина. Прокурор полностью проигнорировал это в своем протесте. Вместо того, чтобы обратить внимание на диапазон действия ст. 15 (3), он ограничился рядом трескучих фраз, не подкрепленных юридическими обоснованиями.

2.2 Пренебрежение нормами международного права
Прокурор тратит много сил на то, чтобы доказать, что Россия имеет право ограничивать права и свободы своих граждан, в т.ч. если такие ограничения необходимы для обеспечения государственной безопасности. Он ссылается на статьи 55 (3) и 29 (4) Российской Конституции, а также на ст. 29 Всеобщей Декларации прав человека и ст. 10 Европейской Конвенции прав человека. Это однако не имеет отношения к делу, т.к. никто и не пытался отрицать, что у Российского государства есть такое право.

Поскольку в целом судебное преследование Никитина является нарушением его прав, кажется странным, что прокурор ссылается на эти международные акты. Более того, статья 55 (3) Конституции, разрешающая государству ограничивать права и свободы своих граждан «федеральным законом» помещена в главу 2 Конституции «Права и свободы человека и гражданина». Таким образом, из текста Конституции и из ст. 16 (которая придает положениям этой главы главенствующее значение) следует, что ограничения, предусмотренные статьей 55 (3), могут быть применены только в отношении прав и свобод, гарантированных главой 2. Они не могут применяться к правам и свободам, гарантированных главой 1 Конституции («Основы конституционной системы»), в которой помещена статья 55 (3). Эти права и свободы, то есть такие как право на защиту от неправомерного судебного преследования, основанного на секретных законах, не могут быть ограничены.

Следует также отметить, что ст. 7 Европейской Конвенции, которая соотносится со ст. 15 (3) и 54 Конституции, – это одно из фундаментальных положений Конвенции. Эта статья устанавливает гражданам гарантии от неправомерного судебного преследования (на основе законов, использованных с обратной силой и/или секретных законов). В соответствии со ст.15 Конвенции это право ни при каких обстоятельствах не может быть ограничено, даже в ситуации войны или чрезвычайного положения в стране. Поскольку Конвенция была ратифицирована Россией и по ст. 15 (4) Конституции обязана ее применять в случаях расхождения со внутренним законодательством, права и свободы ст. 15 (3) и ст. 54 не могут быть ограничены.

Последнее замечание по этому поводу – ст. 55 (3) требует, чтобы права и свободы граждан были ограничены федеральным законом. Однако в данном случае прокурор использует не федеральный закон, а различные приказы президента и других государственных органов, чтобы ограничить права, гарантированные Конституцией. Таким образом, даже если признать полномочия ст. 55 (3) на ограничение прав ст. 15 (3), попытка ограничить эти права была бы незаконной.

2.3 Пренебрежение решениями Конституционного Суда
Прокурор ссылается на два приговора Конституционного Суда: вышеупомянутый приговор от 20 декабря 1995 г. (дело Смирнова) и приговор от 27 марта 1996 г., по которому Александру Никитину и трем другим российским гражданам предоставлялось право пригласить адвоката по своему выбору, несмотря на то, что их дела имели отношение к государственной тайне. Он выдергивает некоторые параграфы из этих приговоров из контекста и использует их с целью доказать, что ст. 5 Закона в редакции 1993 г. дает достаточные основания для обвинения Никитина.

Из пункта 4 приговора по делу Смирнова прокурор цитирует предложение, в котором Конституционный Суд говорит, что требования ст. 29 (4) Конституции (о том, что список сведений, составляющих государственную тайну, должен быть установлен федеральным законом) выполняются законом о государственной тайне в редакции 1993 г. Однако вопрос, рассматриваемый приговором, состоял не в том, отвечает ли список сведений, которые могут быть отнесены к государственной тайне, требованиям статьи 29 (4) Конституции. Он касался конституционности статьи 64 советского Уголовного кодекса, действующего на тот момент времени. Кроме того, цитата является частью заключения, которое заканчивается следующим заявлением Суда:

” … Государство имеет право засекречивать некоторую информацию военного, экономического и иного характера, если распространение ее может повлечь ущерб обороноспособности страны и безопасности государства. В связи с этим параграф 4 статьи 29 Конституции РФ оговаривает, что список сведений, составляющих государственную тайну, определяется федеральным законом. Государство также имеет право определить средства и методы защиты государственной тайны, включая уголовную ответственность за ее разглашение и передачу иностранному государству.
Однако на основании специальной конституционной нормы уголовная ответственность за передачу государственной тайны иностранному государству может быть применена только при условии, если федеральный закон содержит список сведений, составляющих государственную тайну и что этот закон был официально опубликован для всеобщего сведения. Правовое решение, включая приговор суда, не может быть основано на неопубликованных нормативных законодательных актах, что следует из параграфа 3 ст. 15 Конституции РФ».

Оправдывая Никитина, Городской суд процитировал указанный выше отрывок. Он подчеркнул, что условием привлечения к уголовной ответственности за сбор, передачу и разглашение государственной тайны является то, что список секретных сведений должен быть официально опубликован для всеобщего сведения, чего не произошло на момент времени в августе-сентябре 1995 г., когда Никитин совершал действия, вменяемые ему в вину. Таким образом, поскольку приказы, использованные прокуратурой с целью установить факт сбора, передачи и разглашения государственной тайны, были «неопубликованными нормативными законодательными актами», он не мог быть привлечен к уголовной ответственности. Этот существенный пункт оправдательного приговора Никитина – и приговора по делу Смирнова – был оставлен без внимания в протесте прокурора.

Второй приговор касался конституционности статей 1 и 21 Закона о государственной тайне и установил, что Никитин и другие имеют право на выбор адвоката, и при этом адвокат не должен подвергаться процедуре оформления допуска к секретным материалам. Прокурор выбрал из этого приговора предложение, в котором Конституционный Суд утверждает, что российский законодатель, в соответствии со статьями 29 (4) и 55 (3) Конституции имеет право устанавливать список сведений, относящихся к государственной тайне.

Однако суть, которую не разглядел прокурор, состоит в том, что если этот список служит основанием для предъявления обвинения, он должен содержаться в официально опубликованных нормативных актах, а не в секретных приказах. Это напрямую следует из статьи 15 (3) Конституции, а также из процитированного выше приговора по делу Смирнова. Таким образом, «вывод» прокурора о том, что Конституционной Суд исключил терминологическое несоответствие между статьей 29 (4) Конституции и текстом Закона о гостайне 1993 г., необоснован. Это несоответствие не было – как мы указали ранее – предметом приговоров КС.

Кроме того, прокурор не упоминает об утверждении Городского Суда о том, что в российском законодательстве отсутствует правовая база судебного преследования за сбор, передачу и разглашение государственной тайны в период между 12 декабря 1993 г. (когда была принята Конституция) и 30 ноября 1995 г. (когда Президент издал официально опубликованный указ, определяющий некоторые сведения как содержащие государственную тайну). Прокурор игнорирует то, что Суд пришел к такому выводу на основании того факта, что Комитет по безопасности Российской Государственной Думы в резолюции № 1271-1 ГД от 27 октября 1995 г. настоятельно просит Правительство РФ представить Президенту список секретных сведений, с тем, чтобы он мог быть издан. Пока этого не случится, «правоохранительные органы страны лишены правовой базы для выполнения данных им функций по обеспечению безопасности государства, общества и личности», указал законодатель.

Таким образом, вывод прокурора, что заключение Городского суда о том, что ст. 5 Закона о государственной тайне в редакции 1993 г. не может быть использована из-за требований ст. 15 (3) Конституции, «произвольно и не подкреплено законом», является неверным. Делая такой вывод, прокурор вступает в противоречие не только с мнением Городского суда, но и с высказанным законным мнением Российского Конституционного Суда, Российской Государственной Думы, а также своего начальника, заместителя Генерального прокурора.

3. «Действие статьи 15 (3) Конституции не распространяется на законодательные акты ниже федерального уровня»
Продолжение предыдущего рассуждения. Прокурор утверждает, что Городской суд слишком широко трактует статью 15 (3) Конституции, делая вывод, что требование опубликования относится не только к федеральным законам, но и к другим законодательным актам. Прокурор считает, что это требование относится только к законам, а не к приказам, засекречивающим информацию. Он обосновывает это утверждение на ряде президентских указов и таким образом ставит законодательные акты выше Конституции.

Однако он игнорирует тот факт, что для того, чтобы законодательные акты можно было применять, они не только должны быть официально опубликованы, но и их содержание должно определяться рамками, установленными Законом о государственной тайне. Неопубликованные приказы 071:93 и 055:96 Министерства обороны, на которых основано обвинение, не ограничиваются разъяснением того, что предписано Законом. Эти приказы устанавливают несколько новых категорий государственной тайны, которые выходят за рамки засекреченной информации, установленные в ст. 5 Закона. В таком виде они являются юридически недействительными как основание для обвинения и потому, что не были опубликованы, и потому что выходят за рамки закона.

Более того, как подчеркнуто выше, Закон о гостайне сам по себе не засекречивал никакой информации в 1995 г. Следовательно, требование Конституции об опубликовании законов должно относиться не только к самому закону, но и к другим законодательным актам, связанных с этим законом, определяющим статус секретности по отношению к определенным сведениям. Поскольку в 1995 г. приказы, а не Закон, определяли секретность информации, именно приказы непосредственно касались прав и обязанностей граждан и (косвенно) устанавливали уголовную ответственность за сбор, передачу и разглашение секретной информации. Таким образом, эти приказы должны были быть официально опубликованы, если на них должно было строиться обвинение по уголовному делу.

Прокурор также заявляет, что Суд «произвольно и выборочно» использовал ряд положений закона для того, чтобы определить, что приказы 071:93 и 055:96 не имеют законной силы. Суд, однако, не оценивал юридическое значение приказов как таковых, а установил, что приказы не могут быть использованы в качестве основания для уголовного дела, поскольку не были опубликованы. Тот факт, что Суд сделал это заключение на основании статей 15 (3) и 54 Конституции, а также ст. 6 и 7 Закона о гостайне, которые в соответствии со статьями 41 и 42 Конституции устанавливают, что информация экологического значения не может быть отнесена к государственной тайне, вообще не комментируется.

Тем не менее, Суд обвиняется в том, что именно эти положения он «использовал произвольно и выборочно», вместо того, чтобы обратиться к положениям разного рода приказов, изданных ранее, чем Конституция. Таким образом, обвинение в том, что Городской суд «произвольно и выборочно» применяет положения закона, сводится к тому, что Суд обосновывает свое решение Конституцией и федеральным законом, а не различными законодательными актами подчиненного значения.

Прокурор также указывает на тот факт, что закон позволяет оставить в силе ранее изданные приказы и другие законодательные акты о государственной тайне, если они не противоречат Конституции или федеральному Закону о гостайне. Он ссылается на президентский указ от 20 января 1992 г., в котором говорится, что в ожидании нового законодательства в области государственной тайны, применяется предыдущее законодательство. Это, однако, не имеет отношения к данном уделу, поскольку действия, в совершении которых обвиняется Никитин, имели место в 1995 г., когда новая Конституция и новый Закон о гостайне уже имели законную силу.

Прокурор также ссылается на президентский указ от 30 марта 1992 г., который действовал до мая 1996 г. и устанавливал, что приказы, касающиеся государственной тайны, не подлежат обязательному опубликованию. Однако правила, определяемые указами или приказами, имеющими подчиненное юридическое значение и изданными до принятия Конституции, естественно, положения Конституции должны превалировать. Суть приговора Городского суда состоит не в том, что приказы, касающиеся государственной тайны, не имеют юридической силы, если они не были официально опубликованы, а то, что они не могут быть использованы в качестве основания для обвинения по уголовному делу, если они не были официально опубликованы. Это положение закона было установлено с принятием ст. 15 (3) Конституции. Поскольку в августе-сентябре 1995 г. только приказ 071:93 определял как секретные сведения, которые Никитин включил в доклад Беллоны, именно вменяемое ему в вину нарушение этого приказа делает его субъектом уголовной ответственности. Таким образом, этот приказ должен был быть опубликован, чтобы его можно было использовать в качестве основания для обвинения.

Затем прокурор заявляет, что указ Правительства о государственной тайне № 733-55 сентября 1992 г. остался в силе после принятия Конституции. Это по его мнению можно доказать на примере другого правительственного указа № 798 августа 1995, касающегося вступления в силу в России различных документов ОБСЕ, в который были внесены поправки к указу 1992 г. и было «подтверждено», что это не является нарушением Конституции. Однако, как уже несколько раз было указано выше, вопрос не имеет отношения к законности указа как такового, он касается незаконного использования его в качестве основания для обвинения по уголовному делу.

Прокурор также заявляет, что Указ № 733-55, который в свою очередь был введен в действие приказом 071:93 Министерства обороны, позже замененный приказом № 055:96, «не подлежат регистрации». Он обосновывает это двумя письмами Министерства обороны 1993 г. и декабря 1999 г. соответственно. Второе письмо было включено в материалы дела, но Суд «полностью проигнорировал его». Однако Суд не обосновывал свое решение не тем, что эти приказы должны были быть зарегистрированы, а тем фактом, что они не были официально опубликованы, в соответствии с требованиями Конституции, если их хотели использовать как основание для обвинения. Тем не менее, прокурор утверждает, что ни Конституция, ни президентские указы, ни федеральный закон, ни различные другие законодательные акты не требуют официальной публикации законов, используемых в качестве основания для обвинения. Из указанного выше следует, что такое утверждение неверно.

Прокурор просто проигнорировал основной смысл приговора – то, что секретные приказы, в соответствии со ст. 15 (3) Конституции, не могут служить основой обвинения в сборе, передаче и разглашении государственной тайны. Вместо этого он приводит скучнейшие аргументы в пользу законности приказов как таковых, что вообще не является сутью разбирательства. Данная часть протеста просто не имеет отношения к делу.

4. ”Никитин имел возможность сделать вывод о том, что информация была секретной»
В приговоре говорится, что у Никитина не было возможности понять, что сведения, которые он включил в доклад Беллоны, относятся к государственной тайне, поскольку он не знал содержание приказа 1993 г., в котором эти сведения были засекречены. Прокурор утверждает, что это неверно, т.к. Никитин был знаком с советским приказом 1980 г. о государственной тайне и при увольнении в запас дал подписку о неразглашении. Однако прокурор игнорирует тот факт, что после увольнения Никитина в ноябре 1992 г. в Российской Федерации сложился абсолютно новый правовой режим, регулирующий вопросы, связанные с государственной тайной.

Закон о гостайне был принят 21 июля 1993 г. Статья 7 этого Закона устанавливает, что информация об авариях и катастрофах, связанных с состоянием окружающей среды, не может быть отнесена к государственной тайне. Были также ограничены возможности засекречивать информацию, имеющую отношение к вопросам общей экологии. Затем 12 декабря 1993 г. была принята новая Конституция, запрещающая использование неопубликованных и имеющих обратную силу законов во вред какому-либо лицу (ст. 15 (3) и 54), а также устанавливающая, что граждане имеют право на информацию об экологии и что лица, скрывающие такую информацию, могут быть привлечены к уголовной и административной ответственности (ст. 41 и 42). Таким образом, то, что раньше скрывалось, теперь должно было стать открытой информацией.

Кроме того, прокурор утверждает, что статья о шпионаже Уголовного кодекса (ст. 275) не ставит в качестве условия для привлечения к уголовной ответственности, «чтобы был официально опубликован список сведений, составляющих государственную тайну». Нет также и такого условия для привлечения к ответственности, чтобы человек, который собирает, передает или разглашает государственную тайну, имел возможность ознакомиться с подобным списком. Однако, эти условия заложены в требованиях положения, касающегося субъективной вины (наличие намерения совершить государственную измену, связанную со шпионажем; умышленные действия, связанные с разглашением государственной тайны без намерения совершить государственную измену), даже если они напрямую в этом положении не прописаны. Просто невозможно было бы заявить, что человек субъективно виновен, если список сведений, составляющих государственную тайну, либо не опубликован официально, либо у человека не было возможности с ним ознакомиться.

Список сведений, составляющих гостайну, использованный в деле Никитина, не был официально опубликован, и Никитин не был с ним ознакомлен. Таким образом, как устанавливает суд, он не мог знать, что сведения, которые он включил в доклад, были секретными, и не имел возможности об этом догадаться. Кроме того, он не совершал никаких действий с целью принести ущерб внешней безопасности России, и информация не передавалась какой-либо организации с подобными намерениями.

5. «Эксперты пользовались не только секретными приказами»
Суд подчеркивает, что заключение экспертов 8-го Управления Генерального Штаба, которое было использовано в качестве основания для обвинительного заключения, предъявленного Никитину, основано исключительно на секретных приказах № 071:93 и 055:96 Министерства обороны. Это утверждение частично основано на показаниях экспертов, данных в суде, и частично на письменном заявлении следователя ФСБ, о том, что предыдущая экспертная комиссия отказалась использовать иные правовые акты, кроме секретных приказов Министерства обороны (том 13 с. 137).

С целью доказать, что Суд в этом вопросе ошибается, прокурор ссылается на заключение экспертов от 27 мая 1997 г., которое было отклонено в качестве доказательства и Городским, и Верховным судами. Он также ссылается на заключение от 10 июня 1999 г., которое по поводу использования законов ссылается на проведенную ранее экспертизу, вопреки тому, что Верховный суд в феврале 1999 г. отметил, что обвинения до того были основаны на неправильно примененных законах. Эксперты говорят о том, что в своей работе «пользовались» рядом законов, в т.ч. Конституцией и Законом о гостайне. Однако более тщательное изучение их заключения говорит о том, что они просто не приняли во внимание требования Конституции и федерального закона, приблизительно также, как это делает прокурор в своем протесте, и что их заключение de facto основано исключительно на секретных приказах. Эксперты подтвердили это во время дачи показаний в зале суда.

Прокурор также указывает на тот факт, что только два эксперта были опрошены в суде. Однако именно прокурор вызвал в суд этих экспертов после того, как судья спросил, не хочет ли он вызвать их в качестве свидетелей. Если он полагает, что следовало вызвать в суд дополнительно других экспертов, это его вина, а не вина суда, что этого не было сделано. Он также заявляет, что следователь Максименков должен был быть вызван для дачи показаний о точности смысла заявления, которое он написал, когда вел дело, и в котором говорилось, что эксперты Министерства обороны выразили желание пользоваться только секретными приказами. Однако нет причин сомневаться в том, что содержание этого заявления было понято правильно, – к тому же, если это было так важно, почему прокурор сам не вызвал Максименкова в суд?

6. «Суд ошибается, когда утверждает, что обвинения носят общий характер»
В приговоре также говорится, что обвинения, предъявленные Никитину летом 1999 г., носят слишком общий характер, т.к. в обвинительном заключении заявлено только, что он собирал, передавал и разгласил информацию, являющуюся секретной в соответствии с пунктами 2, 4 и 6 пункта 1 ст. 5 Закона о государственной тайне. Это помешало осуществлению защиты, указывает Суд, ссылаясь на тот факт, что фактически обвинения базируются на положениях секретных приказов.

Прокурор утверждает, что это неверно, поскольку приказы только устанавливают уровень секретности информации и поэтому только разъясняют положения закона. Кроме того, в обвинительном заключении приводятся цитаты из тех якобы секретных сведений, которые Никитин собрал, передал и разгласил, и таким образом, его право на защиту не было ограничено. Однако ясно, что гораздо тяжелее готовиться к защите, если неизвестно в точности, какие положения закона по мнению обвинения были нарушены. Поскольку эти положения были названы впервые только 11 ноября 1999 г., т.е. за 12 дней до суда, когда защита Никитина получила доступ к последнему обвинительному заключению, Суд имел основания для такого вывода.

Эта часть протеста также содержит параграф, в котором говорится, что Суд «не заметив этого», изменил закон и «лишил» Министерство обороны возможности составить подробные списки сведений, относящихся к государственной тайне, заявив, что обвинения носили настолько общий характер, что это помешало осуществлению защиты Никитина. Однако в статьях 143 и 144 Уголовно-процессуального кодекса содержатся требования, касающиеся ясности предъявляемых обвинений. Все предыдущие обвинительные заключения были слишком неконкретными, чтобы соответствовать требованиям этих положений, и это также можно отнести к данным обвинениям. Кроме того, трудно понять, каким образом более конкретное перечисление секретных сведений, которые якобы были собраны, переданы и разглашены, может «лишить» Министерство возможности составлять подробные списки таких секретных сведений.

В указанном параграфе также утверждается, что Суд «противоречит себе», когда признает, что Закон о государственной тайне неполон и должен быть дополнен ведомственными списками. В этом однако нет никакого противоречия. Напротив, одним из основных выводов суда является то, что ст. 5 Закона о гостайне в редакции 1993 г. сама по себе не засекречивала никаких сведений и поэтому должна была быть дополнена другими нормативными актами. Ошибка обвинения состоит в том, что оно подменило эти акты секретными ведомственными приказами, которые не могут быть использованы, поскольку нарушают ст. 15 (3) Конституции.

7. «Использование Указа 1203:95 не нарушает ст. 54 Конституции»
Суд устанавливает, что использование президентского Указа » 1203:95 является нарушением запрета на использование законов с обратной силой, предписанного ст. 54 Конституции. Это утверждение основано на том факте, что действия Никитина, в которых он обвиняется, были совершены в августе и сентябре 1995 г., в то время как Указ 1203:95 был издан 30 ноября 1995 г.

Прокурор заявляет, что Суд ошибается, поскольку Указ используется с целью показать «динамику» засекречивания информации как содержащей государственную тайну. Кроме того, он отмечает, что Закон о гостайне содержит определенные правила, устанавливающие процедуру рассекречивания секретной информации, и что сведения, в сборе, передаче и разглашении которых обвиняется Никитин, не были рассекречены.

И опять трудно понять, чего добивается прокурор такими доводами и как он мог придти к такому выводу. Указ 1203:95 был первым официально опубликованным законодательным актом, определяющим секретность сведений, составляющих государственную тайну, изданным в России после принятия Конституции 1993 г. Следовательно, этот указ был первым актом о засекречивании информации, о которой идет речь в данном деле, который в действительности соответствовал требованиям ст. 15 (3) Конституции. То, что информация позже не была рассекречена, не имеет отношения к сути вопроса, если в то время, когда Никитин совершал вменяемые ему в вину действия, эти информация не была засекречена в той форме, которая требуется для его судебного преследования. Таким образом, использование Указа 1203:95 (а также Указа 055:96) является грубым нарушением ст. 54 Конституции.

8. «Суд, не обладая специальными знаниями, пришел к выводу, что Никитин не разгласил никакой информации о реакторах военно-морского флота третьего поколения»
В заключительной части протеста прокурор делает некоторые выводы , которые по его мнению показывают «необъективный характер и неполноту судебного расследования». Один из этих выводов состоит в том, что Суд, «не обладая специальными знаниями», не принял во внимание заключение экспертов и заявил, что Никитин не разгласил сведения о военно-морских ядерных реакторах третьего поколения.
Этот вывод основан на том, что Суд изучил открытые источники и убедился в том, что названное поколение военно-морских реакторов описаны более тщательно и гораздо более подробно в открытых источниках, чем в тексте, написанном Никитиным для главы 2.3.3 доклада Беллуны. Не требуется специальной экспертизы, чтобы провести сравнительный анализ текстов и установить эту истину. Кроме того, эксперты Минатома в сентябре 1996 г. пришли к заключению, что глава 2.3.3 доклада вообще не содержит никаких государственных секретов.

9. Суд должен был вызвать следователя Максименкова
Суд также устанавливает тот факт, что следователь ФСБ, который проводил обыск в квартире Никитина 5 октября 1995 г., г-н Осипенко, не был официально включен в группу следователей, является нарушением ст. 69 (3) Уголовно-процессуального кодекса.

Прокурор заявляет, что данное положение не требует, чтобы члены следовательской группы были назначены письменным распоряжением, они могут также быть назначены устно. Т.о., считает прокурор, Суд ошибся, когда не вызвал руководителя следственной группы г-на Максименкова и не допросил его об обстоятельствах назначения Осипенко. Однако если это ошибка, то это ошибка прокурора. Суд дважды спрашивал его, не хочет ли он вызвать еще каких-либо свидетелей для дачи показаний. Но несмотря на то, что защита в самый первый день процесса, а также в ряде других случаев заявляла о том, что участие Осипенко в обыске было противозаконным, он не вызвал в суд Максименкова.

Кроме того, Осипенко был письменным распоряжением назначен членом следовательской группы 1 апреля 1996 г. Таким образом, заявление прокурора о том, что Осипенко был устно назначен 5 октября 1995 г., вряд ли заслуживает доверия. Если достаточно того, что следователь назначается устным приказом, зачем тогда полгода спустя издавать письменный приказ о назначении этого же самого следователя?