Статья подготовлена специально для 63 номера издаваемого «Беллоной» журнала «Экология и право».

За этот тяжелый для нее год Надежда Кутепова превратилась во всемирную знаменитость – о ней и ее родном Озерске уже снимают фильмы и пишут статьи в федеральных газетах. Но саму известную политэмигрантку волнует не столько неожиданная слава, сколько нерешенная проблема радиационного загрязнения Челябинской области.

– Уже год вы вынуждены жить за пределами России, хотя уезжать никуда не планировали. Нет чувства обиды или досады из-за того, что все произошло именно так?

– Конечно, есть обида. Только на данном этапе она переросла в холодную злость – главным образом в отношении властей Челябинской области. Когда я им была нужна, и они не были против моей работы с людьми, живущими в зонах радиационного загрязнения, то фактически выезжали на моей спине – когда у них, например, возникали разногласия с федеральными властями или руководством производственного объединения «Маяк». А потом при первой возможности подключились к травле меня и моей семьи, распространяли клевету. Но проигравшая сторона во всей этой истории – это вовсе не я, а люди, живущие в зонах загрязнения, чьими проблемами местные власти заниматься как не хотели, так и не хотят, а защищать людей особо некому.

 – Что сейчас с «Планетой надежд»?

– В прошлом году областное управление Минюста признало организацию «иностранным агентом» – дескать, мы «формировали общественное мнение о несовершенстве действующего законодательства», получая при этом иностранные пожертвования. Ситуация была отчаянная, на нас наложили большой штраф, и мы начали процесс ликвидации организации. Я поняла, что нам просто не дадут работать. Тем не менее мы решили все же побороться за доброе имя организации и подали в суд на ВГТРК и журналистку Ольгу Скабееву, после сюжета которой о том, что, мол, на Урале Кутепова со своей «Планетой надежд» занимается промышленным шпионажем, началась травля меня и моей организации. Самое смешное, что сейчас в суде представители ВГТРК отрицают, что сюжет про «Планету надежд» вообще выходил в эфир.

Что касается деятельности организации, то она продолжается, правда, уже исключительно на волонтерских началах: никаких денег, зарплат у нас теперь нет, фандрайзингом мы больше не занимаемся. Сама же текущая деятельность – это два основных направления: сам город Озерск и вся территория Челябинской области и даже шире, потому что мы защищаем права жителей закрытых территориальных образований. И здесь ситуация разная: в Озерске все очень жестко, оказывают давление на моего секретаря – буквально месяц назад она вообще отказалась работать. Мне была передана информация, что работать нам в этом городе больше не дадут. Тем не менее со многими местными людьми я поддерживаю связь и получаю информацию. Хотя, конечно, отлаженный некогда механизм работы с местным населением оказался сильно нарушен.

Что касается работы на других территориях, то там тоже не все гладко. К моему помощнику в селе Муслюмово, например, приходили представители ФСБ и уговаривали написать заявление для возбуждения в отношении меня уголовного дела.

В любом случае деятельность в том или ином виде продолжать надо – она очень востребована среди местных жителей, которые самостоятельно не могут защищать свои права, выбивать, например, из властей денежные компенсации за вред, причиненный здоровью. Люди пишут письма, спрашивают, куда я делась, чувствуют себя брошенными, жалуются, что некуда больше обратиться за помощью.

– Уже год вы живете во Франции. Что вам помогло пережить тяготы вынужденного отъезда с тремя детьми?

– Мне было очень тяжело психологически. Сложно было понять и принять то, что со мной и вокруг меня происходит. Я давно занимаюсь правозащитой и думала, что у меня уже выработался некий иммунитет, что ничем меня не проймешь. Но когда пришлось экстренно уехать, было такое чувство, будто тебя выдрали с корнем. Самое трудное при подаче на статус беженца — это осознание того, что тебе еще долгие годы (а возможно, даже никогда) не вернуться в свою страну. Пережить этот страшный для себя период мне помогла только поддержка друзей, знакомых и незнакомых людей и их вера в меня и мое дело.

– Можно ли, живя в отрыве от России, продолжать там общественную деятельность, так сказать, дистанционно?

– Везде можно найти способы и возможности продолжать работу в той или иной форме. Я не только продолжаю участвовать в деятельности «Планеты надежд», но и ищу и другие формы и способы для работы в Челябинской области. В самой Франции тоже не сижу сложа руки: занимаюсь широким распространением информации об аварии 1957 года на ПО «Маяк» и беспрецедентном радиационном загрязнении реки Теча. То, что я могу сейчас делать, – это активно общаться с журналистами. Только в этом году я дала уже более 40 интервью различным СМИ.

В следующем году исполнится 60 лет аварии, и это шесть десятилетий эксперимента над живыми людьми. Миф об экологической безопасности «Маяка» до сих пор зиждется на невежестве, насаждаемом властями псевдопатриотизме. За все это озерчанам приходится расплачиваться болезнями, ранними смертями, патологиями беременности, рождением больных детей на фоне полной деградации системы здравоохранения.

Лишь став больными и немощными или потеряв близких, люди начинают задумываться о причинах своих личных трагедий. А до этого почти каждый готов был мириться с положением дел в родном городе. Атомной промышленности нужны вот такие бессловесные рабы, терпящие свой ад, неготовые отстаивать свои права.

Иная ситуация вне Озерска: люди по берегам Течи десятилетиями подвергаются воздействию повышенных доз радиации, болеют и умирают, не получая никаких выгод даже в виде пресловутых рабочих мест. И при этом многие до сих пор вынуждены доказывать право на переселение, а власти усиленно подавляют любые проявления гражданской активности. Я рада, что случай с моим вынужденным побегом из России открыл глаза зарубежным СМИ на то, что творится в Челябинской области, на территориях, ставших жертвами советской ядерной программы.

– По информации самого ПО «Маяк», с 2012 года на предприятии активно ведутся работы по внедрению системы экологического менеджмента. Есть ли надежда, что экологическая ситуация вокруг комбината со временем станет лучше?

– Такие усилия, конечно, нужно приветствовать. Но давайте «отделять мух от котлет». Во-первых, у «Маяка» есть такое право – показывать проверяющим органам только то, что они хотят показать. Когда ты фактически контролируешь сам себя, то можешь внедрять какой угодно «экологический менеджмент», все равно никто не проверит. Во-вторых, когда мы говорим о радиационном загрязнении, нужно говорить не только о «Маяке» и его территории, но и о территориях вне «Маяка», которые были подвергнуты загрязнению из-за деятельности комбината, но юридически последний за это никак не отвечает. Не будем также забывать о планах по модернизации военной части комбината. Ходят слухи и о строительстве нового реактора. Какое воздействие эти объекты окажут на окружающую среду, сказать пока сложно, но явно это не будет благотворным воздействием.

– В конце июля в Лондоне состоялась премьера фильма журналиста-документалиста Самиры Гетшель «City 40» («Сороковка»), в котором вы являетесь главной героиней, а в газете The Guardian вышла большая статья об Озерске как одном из самых экологически грязных мест на планете. Местные власти уже раскритиковали и статью, и фильм, заявив, что они «вызывают нездоровый ажиотаж». С сентября фильм станет доступен в Интернете. Вы сами его уже посмотрели?

– Да. Я плакала, когда смотрела на себя со стороны: вот я веду детей в детский сад, вот я с ними завтракаю, вот я иду по улице по делам. Это такой архивный памятник моей жизни. Но когда я почитала отзывы о фильме своих земляков-озерчан, тут уже пришлось не столько плакать, сколько хвататься за голову: люди, еще даже не видя фильма, принялись ругать меня за «непатриотизм».

До своих 28 лет, до того, как я стала заниматься экологической правозащитной деятельностью, я была ровно такая же псевдопатриотка. Поэтому мне легко понять мотивы людей, которые агрессивно настроены к любой критике Озерска, его властей или ПО «Маяк». Я таким людям отвечаю исходя из личного опыта, ведь я  сама родилась в этом городе, моя бабушка, мой дед работали здесь на ядерную индустрию, моя мама была врачом.

Иногда даже удается достучаться до некоторых «патриотов». Так, одна женщина, которая выступила с очень негативным комментарием в отношении фильма и меня лично, потом написала мне, рассказала жуткую историю, что у ее знакомой сейчас рак, но она сомневалась, из-за «Маяка» это или нет. Обсудив этот случай, мы выяснили, что мать этой женщины была беременной, когда являлась участницей ликвидации аварии, приведшей к сбору в реку Теча жидких радиоактивных отходов с реакторов «Маяка».

А это как раз наша любимая тема «внутриутробных ликвидаторов» – людей, пострадавших от радиации уже в утробе матери, за права которых мы боролись в судах. Сами озерчане не представляют всего того, что происходило на «Маяке» в 40-50-е годы прошлого века.

– Не возникало желания поменять поле деятельности, перестать заниматься общественной работой, уйти во «внутреннюю эмиграцию», сконцентрироваться на семье, детях?

– Я долго искала себя, сменив несколько профессий. Я работала медсестрой, у меня красный диплом медучилища, но я поняла, что это не мое. В 1990-е,
когда развивался челночный бизнес, я торговала, потом работала социологом, закончила школу моделей. Но окончив университет по специальности «социолог» и придя в общественную деятельность, я поняла, что защита прав человека – это действительно мое, особенно защита прав пострадавших от воздействия радиации. Во-первых, я всю жизнь страдала от того, что не знала свою бабушку, она умерла до моего рождения, во-вторых, мне пришлось пережить смерть родителей. Я знаю, как страдают люди, и хочу им помогать. Не представляю теперь своей жизни без этого.